– Эй, налейте этому пройдохе еще чару, да пополнее! – приказал Михальский своим людям и приготовился слушать.
– Ясновельможный пан, – начал забулдыга, вылакав содержимое чаши, – вам, верно, известно, что дочка пана Карнковского весьма преуспела на службе нашему доброму королевичу. Ну, так вот, дело это оказалось настолько прибыльным, что пан Теодор не захотел, чтобы этот поток иссяк, и отправился на войну вместе с дочкой.
– Врешь!
– Да нет же! Конечно, юной паненке не пристало следовать вместе с войском, но она переоделась в мужской наряд и путешествует под видом молодого шляхтича. Днем никто не видит ее истинной сущности, а по ночам она усердно скрашивает его высочеству тяготы похода.
– Это самая безумная история, какую я только слышал, – усмехнулся Корнилий, – а твой приятель Янек тут каким боком замешан?
– Да все тем же, ваша милость! Он, изволите ли видеть, как и я – шляхтич, правда, обедневший…
– Боже, спаси Речь Посполитую – шагу нельзя ступить, чтобы не попасть на шляхтича!
– Истинная правда, ясновельможный пан, только вот Янек, на свою беду, еще очень молод и потому ужасно влюбчив. Уж не знаю, как ему попалась на глаза прекрасная панна Агнешка, да только, увидев ее, он заболел той самой болезнью, от которой нет снадобий даже у самых искусных лекарей… Недурное вино, не правда ли?
– Не стесняйтесь, пан…
– Адам Криницкий, к вашим услугам, – охотно представился забулдыга, наполняя свою чарку, – ваше здоровье!
– Прозит!
– Так вот, пока Янек служил пану Карнковскому, а у Агнешки были свои служанки, он не так часто видел девушку и как-то держал себя в руках. А в походе ему пришлось служить и отцу и дочери и все время быть рядом с предметом своей страсти, и в один прекрасный момент мальчик не выдержал.
– Вот холера! Неужто он…
– Ну что вы, просто однажды пан Теодор застал его стоящим перед панной Агнешкой на коленях и объясняющимся ей в своих чувствах. Разумеется, он тут же выгнал беднягу, да еще и не заплатил ему ни гроша из того, что причиталось за службу.
Рассказывая о горестях, постигших его товарища, забулдыга не забывал наполнять и тут же опорожнять свою чару, так что речь его понемногу становилась все менее связной. Впрочем, закончить свое повествование он так и не смог, поскольку его самым бесцеремонным образом неожиданно прервал иноземный офицер, не слишком хорошо говорящий по-польски.
– Вот ты где, грязный свинья! – «поприветствовал» он забулдыгу. – Стоит только отвернуться, как ты уже пьянствовать, забыв о служба.
– Простите, пан, у вас дело до моего товарища?
– Видите ли, месье, – обозначил поклон иноземец, – этого человека приставили к нам в помогать. Но он не только не оказывает нам ни малейший содействие, но еще и постоянно пропадать и напиваться!..
– Пан Казимир, – совсем пьяным голосом отозвался забулдыга, – позвольте представить вам моего доброго друга, французского инженера… простите, месье, как вас зовут?
– Мон дье!
[39]
– Месье Мондье!..
– Пожалуй, вам уже хватит, – засмеялся Корнилий, – что же до того дела, о коем мы говорили, то скажите вашему Янеку, чтобы он пришел сюда завтра ближе к вечеру. Если с него будет толк, то, возможно, я возьму его на службу.
– Да благословит вас Пресвятая… ик!.. Дева Мария.
Следующим вечером Корнилий снова посетил передвижной шинок. Вчерашнего забулдыги видно не было, но за одним из столов потерянно сидел небогато одетый молодой человек.
– Это вы ищете службу? – поинтересовался Михальский, присаживаясь к нему.
– Да, – вскочил тот, – а вы пан Казимир?
– Верно.
– Я уж думал, что пан Адам что-то напутал или ему спьяну привиделось.
– Вы давно его знаете?
– Он был товарищем моего покойного отца. Не подумайте ничего дурного, он добрый человек, просто уж очень любит…
– Выпить?
– Да, и это здорово ему мешает по службе.
– А что у него за служба?
– Ну, его приставили к французским инженерам, но боюсь, они не слишком довольны таким помощником.
– Инженерам?
– Да, они подрывники.
– О, мы делаем подкоп под стены Смоленска?
– Насколько я знаю – нет. Более того, не похоже, чтобы какие-то работы вообще планировались. Месье Жорж, это старший из них, весьма недоволен всеми этими обстоятельствами.
– Отчего же?
– Во время проведения работ им полагается двойная плата, но пока им и обычную задерживают.
– Понятно. Впрочем, давайте поговорим о вас. Как ваше имя?
– Ян Корбут.
– Вы поляк?
– Наполовину. Моя мать полька, а отец русин.
– Ваш батюшка жив?
– Увы, иначе бы мне не пришлось искать службы у чужих людей. Он умер, когда я был еще ребенком. Моя матушка вышла замуж, а отчим заставил переписать на себя мое наследство.
– Вы действительно служили у Карнковского?
– Вам, верно, все пан Криницкий рассказал?
– Да, он нес какой-то пьяный бред. Я половину не запомнил, а второй не понял, так что спрашиваю у вас.
– Да, я служил у пана Теодора.
– И почему же были вынуждены уйти?
– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Могу лишь уверить вашу милость, что я ничем не провинился перед своим прежним хозяином и не нанес ему никакого ущерба.
– Что же, вы не болтливы. Это похвально. Пожалуй, я вас возьму.
– У вас, кажется, конный отряд, а у меня нет коня.
– За этим дело не станет, лошадей у меня довольно. А отчего вы не спрашиваете о величине жалованья?
– Мне все равно, лишь бы оказаться подальше отсюда. Полагаю, что вы, ясновельможный пан, благородный человек и не обидите сироту.
Михальский только усмехнулся про себя таким наивным речам, но, пристально взглянув на паренька, вдруг проникся к нему жалостью. «Эх, малый, и тебе разбила сердце польская красавица! Похоже, у панны Агнешки дар к этому».
– Вам нужно время, чтобы собраться?
– Нет, пан Казимир, все мое имущество при мне.
– Тогда не будем задерживаться, – заявил Янеку новый наниматель и, решительно встав, направился к выходу.
Юный Корбут подхватил свой немудреный узелок и поспешил было вслед за странным шляхтичем и его спутниками. Но тут им дорогу преградила компания подвыпивших шляхтичей, одним из которых оказался знакомец Михальского Тадеуш Ржевутский.
– Пан Казимир, – обрадованно воскликнул он, – наконец-то я вас сыскал!
