Мне нравится это сравнение с доской-качалкой. Оно предполагает возможность движения вверх, но не исключен и вариант, что качалка застынет в одном положении. Одна половина вверху, а другая внизу. Навсегда. Мне скорее представляется длинный скользкий канат, по которому мне никогда не залезть. Когда ты молод и рьян, надежда – твоя аккумуляторная батарея. Небольшая поправка: все твое тело – сплошная аккумуляторная батарея, которой хватит заряда на миллион лет, и в ранний утренний час ты носишься, как заведенный, по улицам города в поисках репродуктивной активности, чтобы не взорваться от избытка энергии. Надежда лишь придает дополнительное ускорение. Однако с возрастом все меняется. Эти ужасные приступы глупой надежды. От них только беды и неудобства. Оставайся на месте, не совершай лишних телодвижений – так удобнее и проще.
– Да, жизнь – сплошные качели.
Я соглашаюсь с Зак, потому что мне хочется поскорее получить шаурму. И еще потому что полностью с ней согласен.
Вероятно, мой самый «качельный» опыт случился в той злополучной кебабной в Кэтфорде. Драка в кебабной есть важный обряд посвящения, которое должен пройти каждый мальчишка, выросший в Южном Лондоне. Все начиналось волшебно. Мы с приятелем отожгли в ночном клубе, самом модном в том злачном квартале (на самом деле, ни разу не модном, но, как говорится, бери, что дают). Мой приятель по прозвищу Вики был здоровенным детиной совершенно бандитского вида. Свое прозвище он получил потому, что и вправду был мощным, как викинг – как три викинга сразу, – рядом с ним я вообще ничего не боялся.
Я познакомился с самой красивой девчонкой в клубе. Она согласилась со мной танцевать и дала телефон. Мы как раз приступили к кебабам, и тут в заведение ввалилась компания. Шестеро парней, пьяных в хлам. Один из них – в совершенно дурацкой вышитой рубашке (прощальный привет уходящей эпохи диско). Это был хрестоматийный классический случай «Ты чё уставился?» Классика на то и классика, чтобы никогда не терять актуальности. Но если честно, я бы поостерегся наезжать на Вики даже в компании пятерых боевитых друзей. Но алкоголь. Пьяная юность. Кебабная. Ты чё уставился? В общем, понятно, что было дальше.
Вики всегда носил с собой пару велосипедных перчаток. Удобная штука: суставы защищены, а пальцы свободны для артистичного членовредительства. Он надел перчатки и приступил к делу. Это был единственный раз, когда мне удалось уложить оппонента одним ударом. Занятия боксом все-таки не прошли даром. Парень лег, словно ему заплатили. Я даже жалел, что у нас так мало зрителей, способных оценить красоту момента. Вики вышвырнул Вышитую рубашку в окно. А потом тамошние повара малость пришли в себя и набросились на нас со швабрами.
Мы умчались в ночь, задыхаясь от смеха. Мы разгромили кебабную, уложили вдвоем шестерых, и на прощание Вики успел прихватить большую банку маринованных перцев чили. Кажется, лучше уже не бывает. Невероятно красивая девчонка дала мне свой номер. Я знал, что у нас ничего не получится, потому что она была слишком красивая. Но она дала мне телефон.
– Ты видел его рожу? – спросил Вики, хрустя перцем чили. – Поэзия, ептыть.
Это был первый и последний раз, когда я услышал от Вики слово «поэзия». Возможно, те мгновения на темной улице в Южном Лондоне были лучшими в моей жизни. Херби только что предложил мне работу. Мне восемнадцать, я еду в Грецию. Я смеялся взахлеб, смеялся, как властелин мира. Но, как известно, хорошо смеется тот, кто смеется последним.
– А где твой пиджак? – спросил Вики.
В пиджаке были все мои деньги. Кредитная карта. Ключи. Водительские права. Почему-то еще и паспорт. Телефон той красотки.
– Не надо туда возвращаться, – сказал Вики. – Тебе либо проломят башку, либо вообще арестуют.
Я все же вернулся за пиджаком. Меня избили и арестовали. Когда я рассказывал эту историю дяде Джо, тот смеялся, как сумасшедший. В последний раз он так смеялся, когда на Нагасаки сбросили атомную бомбу.
* * *
– А разве Джо’н не разжился деньгами и не собирается их потратить на грандиозный документальный проект? – спрашивает Зак. – Все только об этом и говорят.
– Да.
Джо’н не ответил на мои два письма со сценарными заявками. Это были не лучшие мои идеи, но ничего интереснее я не придумал, и даже если бы у меня появилась совершенно убойная идея, я бы не стал отсылать ее сразу, потому что я знаю: несколько первых моих заявок Джо’н зарубит не глядя. Просто из вредности. Утешает одно. Я точно знаю, что он не ответил не только мне, но и Циклону Энни, Эдисону, Мямле Милли, Джеку-Списку и всем остальным. Это же надо напрячься и прочесть хотя бы первый абзац.
– Научись быть счастливым, – говорит Зак. Видимо, я сегодня особенно мрачен. – Не будь унылым жвачным животным, используй свой тафаккур. Я потеряла гораздо больше, чем дом, и скажу тебе так: пережить можно все. И ты тоже воспрянешь, большой хмурый плакса.
Я помню, что у нее было какое-то большое горе. Мертвый ребенок. Все-таки женщины крепче мужчин, как бы мы, мужики, не выделывались.
– Уже можно взять шаурму?
Шаурма соблазнительно лежит на прилавке рядом с Зак. Ароматы кебабной разожгли мой аппетит.
– Научись быть счастливым, – повторяет Зак. – Вспомни, что приключилось с бедным мистером Грэмом. Его убили, ты знаешь? Научись наслаждаться жизнью и тафаккуром. Это бесценный дар.
Да, я слышал, что Грея Грэма убили. Честно скажу, меня это взбесило. Потому что его зарезали. Из всех насильственных смертей ему выпала самая великолепная. Если кто-то взял на себя труд собственноручно тебя зарезать, это кое-что значит.
Пацан играет с отцовским ружьем за полмили от того места, где ты находишься, – и ты труп. Шальные пули подстерегают повсюду. Даже солдаты обычно не видят, куда стреляют. Кирпич может свалиться на голову в любой момент. Каждый может погибнуть в автомобильной аварии или попасть под машину, потому что водитель не вовремя потянулся переключить музыку.
Но если кого-то зарезали, это уже очень личное. Такая смерть никогда не бывает случайной. Если кто-то собрался тебя зарезать (а убить взрослого дееспособного человека ножом, нужно еще постараться: одним ударом тут не обойдешься), значит, ты не на шутку его разозлил. Грэм был скучным донельзя. За всю жизнь не сказал и не сделал ничего интересного или смешного. Он снимал нудные документальные программы о проблемах здравоохранения, потому что такой мутотенью больше никто не хотел заниматься. Он не заслужил эту смерть, поскольку не совершил ничего, чтобы удостоиться такого конца.
Если уж умирать, то только так и никак иначе. Круче смерти от ножевых ран, нанесенных взбешенным врагом, может быть только гибель при взрыве авиабомбы с лазерным наведением, сброшенной на тебя лично – мощной бомбы, которая сровняет с землей три-четыре квартала, чтобы достать тебя наверняка. Это значит, тебя принимают всерьез.
Правда, когда я узнал, что Грэма прикончил сосед, возмущенный разросшейся живой изгородью на Грэмовом участке, мне сразу же полегчало. Бытовое убийство на почве территориально-садовых споров? Впрочем, невелико утешение. Все равно Грэма зарезали, и он ушел незаслуженно стильно. Красиво. Шикарно.
