– Вот именно! – подтвердил Валерий. – Вообще-то говоря, у тебя, Ирина, есть вполне уважительная причина немножко быть и бестактной – не у каждой женщины муж сидит в СИЗО.
Меня кольнуло в сердце это напоминание, и я вдруг поняла, что Гурьев, в сущности, прав. Конечно, у мамы Верейского огромное горе, но и я имею некоторое право на сочувствие и понимание. И мне надо как-то вытаскивать из тюрьмы своего Володьку вместе с его другом. Если не я, кто же это тогда сделает?
Поэтому я, ни слова более не говоря, нашла в записной книжке номер телефона Верейских и торопливо набирала его на Валерином мобильнике, который он мне услужливо подал. Я немного нервничала, ожидая, когда возьмут трубку, и почувствовала немалое смущение, потому что женский голос, ответивший мне, показался совершенно незнакомым. Но это была чистая иллюзия. Я знала, что по телефону голоса звучат иногда совсем не так, как в реальной жизни.
Трубку сняла мать Верейского, и, как она меня уверила, вовсе не спала, и мы можем приезжать, если уж нам так надо с ней побеседовать. Нет, нет, мы ее не побеспокоим! Напротив, будет она очень даже рада провести с нами немного времени.
Радостно улыбаясь, возвращала я Валере его сотовый телефон, а Костя уже заводил мотор «Волги», чтобы ехать к Верейскому.
* * *
Раиса Александровна сама открыла нам дверь, с некоторым испугом посмотрела на двоих появившихся следом за мной мужчин, но тут же приветливо улыбнулась своей несколько деланой улыбкой и пригласила нас войти в квартиру. Я прошла в знакомую уже мне большую комнату, наверное, главную, где еще вчера стоял поминальный стол, и ребята послушно следовали за мной.
– Спасибо вам огромное, что зашли, – сказала Раиса Александровна, пока мы усаживались на диван у окна напротив книжных полок, где стоял в траурной рамке портрет Дмитрия Сергеевича. – Вы знаете, после этого несчастья мне так худо, так тяжело, особенно по вечерам. Каждое слово, каждый жест его вспоминаю. В присутствии людей мне все-таки легче.
Валера Гурьев посмотрел на меня торжествующе, как бы говоря: вот видишь, я оказался прав, давно надо было тебе к ней зайти! Я чуть заметно кивнула.
– А разве вас никто из родных не навещает? – осторожно спросила я. – Ваша дочь, зять…
Раиса Александровна только безнадежно махнула рукой.
– У дочери своя семья, – сказала она. – Она как замуж вышла, ко мне почти и не заходит. Знаете, этого не объяснишь, это надо самой до старости дожить, чтобы понять, как ты можешь быть никому не нужной, даже собственной дочери.
Я понимающе кивнула, немало удрученная унылым видом женщины и ее тоном. Даже намек на грядущую для всех нас старость не показался мне в ее положении таким уж бестактным.
– Вы жили в этой квартире вдвоем с Дмитрием Сергеевичем? – спросила я как можно мягче.
– Да, вдвоем, – с усталым вздохом отозвалась она. – Димка так и не женился, все говорил, у меня дела поважнее есть, чем за бабьими юбками бегать, так и остался холостяком.
– А если не секрет, какие дела он считал поважнее?
– В Москву он мечтал переехать! – отвечала Раиса Александровна со смущенной улыбкой и не без гордости. – Особенно последние месяцы говорил мне: погоди, мама, сейчас я одно дело раскручиваю, вот получится у меня что-нибудь, тогда есть шанс, что меня повысят в должности и переведут в Москву. Не успел вот, – губы Раисы Александровны скривились, и она судорожно прижала руки к груди.
Я сочувственно кивнула, ощущая, однако, все возрастающее острое, жгучее нетерпение, как бывает всякий раз, когда я в своем расследовании оказываюсь на верном пути.
– А чем именно Дмитрий Сергеевич занимался, он вам не рассказывал? – спросила я.
– Нет, – со вздохом ответила Раиса Александровна. – Он о своих служебных делах никогда ничего не говорил, незачем, считал, мне этой заумью голову забивать.
– И никаких записей, бумаг после него не осталось?
– Бумаг? – Раиса Александровна озадаченно посмотрела на меня. – Писать на бумаге он вообще очень не любил, почерк у него был отвратительный, очень неразборчивый. Он и на работе всю документацию на компьютере вел, и дома тоже… Вон там, в его комнате, стоит его компьютер.
Я закусила губу, сдерживая безумное желание немедленно кинуться к этому компьютеру и в него залезть. Нет, в данной ситуации нужно действовать предельно осторожно, одернула я себя.
– Скажите, – сказала я как можно мягче. – А можно мы этот компьютер включим?
– Включите? – мама Верейского несколько напряглась. – А зачем это вам?
– Мы посмотрим содержимое его памяти. Понимаете, там может оказаться разгадка тайны его смерти.
– Разгадка? – Раиса Александровна пожала плечами. – Разве и так не ясно, что эта хозяйка ресторана его отравила? Не знаю уж, чего такого Димка у нее нашел. Но, значит, что-то нашел, если она его отравить решилась.
Я умолкла, не зная, что ответить на это. С одной стороны, следовало ожидать, что мама Верейского думает, как и все, что именно Надежда Андреева отравила санитарного врача. С другой, неприятно лишний раз про это слышать.
– Ну вон он, компьютер, в его комнате стоит, – сказала Раиса Александровна, видимо, несколько смущенная моим напряженным молчанием. – Включайте, если хотите, смотрите, что там есть.
Валерий не стал ждать повторного приглашения, поднялся с дивана и направился к компьютеру. Мы последовали за ним. Я чувствовала, как меня буквально трясет от нетерпения узнать, что же хранит в себе компьютер санитарного врача, и время, пока тот, деловито урча, загружался, показалось мне бесконечным. Но вот загрузка окончилась, Гурьев, щелкая мышью, стал открывать одно за другим какие-то окна, я, ничего не понимающая в компьютерах, смотрела на его действия с восторгом, как на манипуляции искусного фокусника.
– Черт возьми! Что за бред! – вдруг пробормотал Валера и снова ожесточенно принялся работать мышью.
– Что, ничего нет? – осторожно осведомился у него Костя Шилов.
– Ага! – кивнул Валера. – Кто-то все рабочие файлы поубивал. Вот здесь, – Валера указал на какое-то окошко, – перечислены файлы, с которыми санитарный врач последнее время работал, но – видите? – возле каждого имени файла значок «отправлен в корзину», а в корзину я зашел, она вся вычищена, так что ни одного файла там нет.
Я растерянно посмотрела на Валеру, еще не понимая, что все это значит. Но Гурьев уже все прекрасно понял.
– Скажите, Раиса Александровна, – обратился он к маме Верейского, – а за последние дни в компьютер кто-нибудь лазил?
– Лазил? – мать Верейского непонимающе смотрела на Валерия.
– Ну, я имею в виду, кто-нибудь включал его, на нем работал?
– Да нет, – отвечала Раиса Александровна, – разве только Константин Георгиевич однажды попросил у меня разрешение его включить.
– А зачем?
