Владельца подозрительной машины установили сразу же. Им оказался семидесятилетний пенсионер, проживающий в настоящее время у дочери в Германии. Уехал он два года назад, после смерти жены. Квартиру «законсервировал» – на случай, если жизнь за границей не придется ему по нраву, а машину продал, чтобы не сгнил «железный конь» за время его отсутствия. Вот только покупать развалюху долгое время никто желанием не горел. Покупатель нашелся в самый последний момент, возиться со снятием машины с учета и оформлением договора купли-продажи пенсионеру было некогда, и он просто выписал своему покупателю генеральную доверенность.
Доверенность могли оформить нотариально, и тогда нового владельца все-таки можно было найти, обойдя всех нотариусов города и подняв их реестры двухгодичной давности, а могли и не оформлять. И тогда весь этот титанический труд оказался бы напрасным. Решили пока с обходом нотариальных контор обождать – мало ли машин ездит по ночным трассам, совпадения бывают и более невероятные.
А вот собеседников покойных, которым были ведомы их необычные фантазии об идеальном способе смерти, нужно было обязательно установить. Ведь могли найтись и другие фантазеры-оригиналы, тоже поделившиеся с окружающими своими идеями. И этим людям грозила нешуточная опасность!
Было решено зайти сразу с двух сторон. То есть Лавров поехал заново опрашивать сотрудников галереи, включая вдову убитого Бабурского, а Зубов – в психиатрическую больницу, еще раз поговорить с коллегами Игоря Зябликова. Конечно, Алексей предпочел бы обратную схему, но такого шанса ему Лавров не предоставил.
– Леха! Личное отношение страшно мешает незамутненности взгляда! – назидательно произнес начальник. – Это вообще не дело… Эти твои шуры-муры с этой Анной. Но сердцу не прикажешь, я понимаю. Вот только вести там опросы ты не будешь, лишнее это уже.
В логике старшему товарищу нельзя было отказать, поэтому Зубову оставалось лишь с унылым видом согласиться. До больницы он добирался на рейсовом автобусе, поэтому изрядно продрог. За кованым железным забором лежал чистый снег, такой ослепительно-белый, то резало глаза. Зубову показалось, будто на него кто-то смотрит. Он просто физически ощущал на себе взгляд, а точнее, взгляды. Поднял голову и увидел несколько десятков лиц, прильнувших к оконным стеклам. На него смотрели больные.
Алексею стало не по себе. Психического нездоровья он страшился, как всегда боятся того, чего не понимают. Какие чудовища скрывались в глубинах психики этих людей, что могло выпустить их на свободу, где тихое безумие переходило в агрессию и чем может все закончиться, он не знал.
Желание развернуться и уйти было на редкость сильным. Он даже остановился и нерешительно затоптался на месте, но тут же ускорил шаг, кляня себя за малодушие. Зубов заранее договорился о встрече со Стасом Крушельницким, сочтя доктора наиболее полезным в качестве информанта. Во-первых, Крушельницкий возглавлял отделение судебной психиатрии, а значит, знал о преступниках больше других. Во-вторых, именно его отчего-то оставила в кабинете главврача, как свидетеля своего рассказа, Олимпиада Бердникова. Единственного свидетеля, и этот факт отчего-то царапал Зубова изнутри.
Когда он вошел в кабинет Крушельницкого (сильно при этом удивившись: ни ворота больницы, ни входные двери, ни дверь кабинета не были заперты), врач встал из-за стола, протянул руку, коротко бросил: «Можешь звать меня просто Стас». Рукопожатие у него было крепкое, сухое, энергичное. Хорошее рукопожатие, мужское, Зубов оценил и подачу перейти на «ты» принял.
– Слушай! Мы установили связь между двумя делами, которые сейчас у нас в производстве. Я сейчас тебе все расскажу, а ты уж покумекай, чем может быть вызвано стремление убивать таким способом. Я уверен – это дело рук какого-то шизофреника. Нормальный человек так поступать не будет. Тут и способ убийства выбран заковыристый, и само действо тщательно подготовлено, и улики уничтожены грамотно.
– Ну, насчет шизофреника ты зря. Медицинскими терминами кидаться – последнее дело, – усмехнулся Стас. – Впрочем, для непрофессионала это нормально. Ты вряд ли знаешь, но наукой установлено, что только четыре процента серийных убийц были больны шизофренией и в ходе экспертиз были признаны невменяемыми. Остальные четко осознавали свои поступки.
– Ты хочешь сказать, серийный убийца может быть психически здоровым? – недоверчиво спросил Зубов.
– Этого я не говорил. Просто «шизофреник» и «психопат» – вещи разные. Давай, выкладывай обстоятельства дела, постараюсь помочь.
Зубов коротко, но понятно рассказал об убийствах и даже фотографии показал. Хотя это, в общем-то, было нарушением профессионального кодекса. Но Крушельницкий мог ему помочь, а для пользы дела все средства хороши.
– Да! У вашего убийцы явно выраженное расстройство личности, сомнению не подлежит. Какое именно, я тебе пока сказать не могу. Материала для анализа маловато. Но клиент однозначно наш. Если тебе повезет его поймать, я на него с интересом посмотрю. Пока же запомни: психопат, страдая от болезненных свойств своей личности, тем не менее способен руководить своими поступками. В отличие от больных шизофренией. Психопат не дезориентирован, не лишен чувства реальности, не страдает бредом и галлюцинациями. Скорее всего тот, кто это сделал, мыслит вполне рационально и осознает, что и зачем он творит. Его поступки – результат осмысленного действия.
Зубов поежился.
– А я привык бояться людей, которые ходят по улице и разговаривают сами с собой, – признался он.
– Ты – жертва стереотипа. Таких вот тихих помешанных принято бояться, хотя они совершенно безвредны. А серийные убийцы, которые часто измываются над своими жертвами, истязают их, при этом, как правило, находятся вполне в здравом уме. С позиции современных юридических и психиатрических стандартов стремление причинять страдания не является психическим заболеванием, поэтому в ходе экспертизы таких убийц не признают невменяемыми и не освобождают от уголовной ответственности.
Зубов слушал внимательно, но по его лицу было видно, что понимает он не до конца.
– Если убийство совершает шизофреник по велению «голоса свыше», то он признается невменяемым и отправляется на принудительное лечение. У меня тут, – он кивнул куда-то в сторону потолка, – как раз такие и находятся. Если хочешь, могу познакомить.
Алексей отчаянно замотал головой.
– Но если подобное преступление совершает психопат, – продолжал Крушельницкий, – то он, как человек психически здоровый, отправляется на пожизненку. И его никто не лечит.
– Получается, серийных убийц, страдающих психическими заболеваниями, на самом деле немного? И что все маньяки – психи, это просто расхожее заблуждение? Миф?
Крушельницкий кивнул:
– Да, к сожалению. Большинство маньяков полностью вменяемы и вполне осознанно совершают свои бесчеловечные преступления. Такие, например, как эти, – он кивнул в сторону лежащих на столе фотографий. – Как говорил один из знаменитых американских маньяков Тед Банди: «Многие насильники вовсе не являются больными людьми. Они просто верят, что могут безнаказанно навязать другим свою волю».
