– И вас называют Белой ведьмой? – уточнил мужчина и улыбнулся. Улыбка у него была неприятная.
– Некоторые называют, а что? – Я удобней перехватила палку, которой помешивала похлебку, и смерила его взглядом. Высокий и худой, лицо узкое, волосы темные, одет в мундир солдата Континентальной армии. Интересно, почему он пошел не к полковому доктору, а к ведьме? Ему нужно любовное зелье? Вряд ли, не тот типаж.
Он рассмеялся и кивнул.
– Мадам, я всего лишь хотел удостовериться, что не ошибся. Я не хотел вас обидеть.
– Я не обиделась.
Он не делал ничего угрожавшего – разве что стоял слишком близко. И все же он мне не нравился, и сердце мое билось чаще, чем обычно.
– Вы знаете мое имя. А как зовут вас?
Он снова улыбнулся и прошелся по мне взглядом столь внимательным, что еще немного – буквально чуть-чуть – и я сочла бы его оскорбительным.
– Мое имя не имеет значения. Вашего мужа зовут Джеймс Фрэзер?
Я подавила внезапный порыв ударить его палкой – это лишь разозлит гостя. Мне почему-то не хотелось говорить ему, что Джейми мой муж, и я, извинившись, сняла с огня котелок, поставила его на землю и ушла. Он этого не ожидал и не сразу последовал за мной. Я быстро дошла до маленькой палатки Нью-Гемпширского ополчения, завернула за нее и юркнула в собравшуюся у костра толпу ополченцев и их жен.
Мое внезапное появление кое-кого из них удивило, однако меня здесь знали и потому радушно пропустили, кивая и бормоча приветствия.
Я оглянулась. У брошенного костра на фоне заходящего солнца виднелся темный мужской силуэт. Мне он показался зловещим, но виной тому, разумеется, было мое разыгравшееся воображение.
– Кто это, тетушка? Один из отвергнутых тобой поклонников? – с ухмылкой в голосе шепнул Йен-младший.
– Что отвергнутый – это точно, – сказала я, не сводя с мужчины глаз. Я думала, он пойдет за мной, но он остался на месте, глядя в мою сторону. – Не знаешь, где сейчас твой дядя?
– Знаю. Выигрывает с кузеном Хэмишем у полковника Мартина деньги в карты. – Йен дернул подбородком в сторону палаток Вермонтского ополчения. Палатка полковника Мартина выделялась среди остальных благодаря желтой ситцевой заплате на месте прорехи у самого верха.
– Хэмиш хорошо играет? – удивилась я.
– Нет. Зато дядя Джейми – да, а еще он видит, когда Хэмиш собирается сделать неверный ход, что почти так же хорошо, как если бы Хэмиш умел играть, правда?
– Поверю тебе на слово. Не знаешь, что это за человек? Тот, у моего костра?
Йен посмотрел против заходящего солнца и внезапно нахмурился.
– Нет. Но он только что плюнул в твой суп.
– Чтоб тебя, гребаный засранец! – Я развернулась на пятках в ту сторону, но мужчина уже уходил, расправив плечи.
Йен кашлянул, толкнул меня локтем и указал на одну из жен ополченцев, которая смотрела на меня с крайним неодобрением. Проглотив дальнейшие замечания, я примирительно улыбнулась ей. В конце концов, чтобы поужинать, нам теперь, возможно, придется рассчитывать на ее радушие.
Когда я снова посмотрела в сторону своего костра, мужчины уже не было видно.
– Похоже, он еще вернется, – сказал Йен, задумчиво хмурясь на длинные тени деревьев, за которыми уже никого не было.
* * *
Джейми и Хэмиш на ужин не пришли, и я предположила, что им везет в карты. У меня дела тоже шли отлично: миссис Кеббитс, жена ополченца, накормила ужином Йена и меня, причем весьма щедро: свежими кукурузными лепешками и тушенной с луком крольчатиной. Что еще лучше, мой зловещий гость так и не вернулся.
Йен в сопровождении Ролло ушел по своим делам, а я подбросила в костер дров и принялась готовиться к осмотру больных в госпитальных палатках. Большинство серьезно раненных умерли в первые два-три дня после битвы. Тех выживших, у кого были жены, друзья или родственники, забрали. Осталось около тридцати человек с долго заживающими ранами или затяжными болезнями.
Я надела вторую пару чулок, плотнее закуталась в шерстяной плащ и поблагодарила Бога за холодную погоду. Холода наступили уже в конце сентября, одев леса в огненный багрянец и любезно уничтожив всех насекомых. Жить в лагере без мух стало чудесно само по себе – неудивительно, что они были одной из десяти казней египетских. К сожалению, вши остались с нами, но без мух, блох и комаров эпидемии болезней нам практически не грозили. И все же каждый раз, проходя мимо госпитальной палатки, я невольно принюхивалась, пытаясь учуять характерный запах экскрементов, свидетельствующий о внезапной вспышке холеры, тифа или меньшего зла в виде сальмонеллеза. Впрочем, сегодня пахло лишь обычным смрадом отхожего места, к которому примешивалась вонь немытых тел, грязного белья и застарелой крови. Привычные и знакомые запахи.
Трое санитаров играли в карты под парусиновым навесом. Ветерок трепал пламя лампады, и тени на светлой ткани навеса то разрастались, то опадали. Я услышала смех – значит, никого из полковых докторов сейчас нет. Тем лучше. Многие из них были благодарны за любую помощь и разрешали мне делать все, что я считала нужным. Однако кое-кто цеплялся за свое звание и требовал подчинения. Мне это почти не мешало, но могло оказаться опасным, случись что серьезное.
Слава богу, сегодня не произошло ничего чрезвычайного. В тазу у входа лежали жестяные подсвечники и свечные огарки разной длины. Я зажгла свечу и, нагнув голову, вошла внутрь. Прошла по обеим палаткам, проверила, все ли живы, поболтала с теми, кто не спал, и осмотрела их. Ничего серьезного не обнаружила, опасения внушал лишь капрал Джебедия Шодич, получивший три удара штыком при штурме редута. Штык лишь чудом не задел жизненно важных органов, и, хотя капрал испытывал некоторые неудобства – на его левой ягодице была сквозная рана, – температура у него почти не повысилась. Правда, рана на ягодице воспалилась.
– Нужно промыть, – сказала я, глядя на полупустую бутыль с настойкой горечавки. Бутыль была последней, но, если повезет, успею сделать еще. – Удалить гной, я имею в виду. Как это случилось? – Промывание – неприятная процедура, лучше, чтобы больной отвлекся на рассказ.
– Я не отступал, мадам, даже не думайте, – заверил меня капрал и схватился за край тюфяка, когда я отлепила от раны пропитанную дегтем и терпентином повязку. – Один из гессенцев, подлый сукин сын, притворился мертвым, а когда я наступил на него, подскочил, словно щитомордник. И в руке у него был штык.
– Джеб, ты хотел сказать, штык был в твоей руке, – пошутил приятель, лежавший по соседству.
– Не, в руку меня другой парень ранил, – поежившись от шутки, возразил Шодич и посмотрел на перевязанную правую руку.
Гессенский наемник пришпилил ее к земле штыком, а Шодич в ответ левой рукой подхватил оброненный нож и полоснул врага по икрам. Тот упал, и Шодич перерезал ему горло, не заметив еще одного гессенца, который снес ему верхушку левого уха.
