Со временем я научилась понимать желания Аглаи даже по выражению глаз, знала, удобно ли ей, холодно ли, жарко ли. Запомнила, что она предпочитает на завтрак, какие книги любит – я много читала ей вслух и почти каждую неделю отдавала Ростику новый список книг, которые он привозил потом из книжного магазина. Мне нравилось слушать, как Аглая комментирует повороты сюжета или язык, которым написана та или иная книга, делала она это в своей характерной ироничной манере, и это вызывало у меня подлинный восторг.
Я стала ловить себя на том, что даже в своих записях невольно копирую слог и манеру излагать, характерную для Волошиной, а не для меня самой. Кстати, пробный текст, который Вадим Сергеевич просил меня отправить ему, агента вполне устроил, а повторный, написанный спустя три месяца, вообще не вызвал никаких нареканий. Я не могла понять, зачем ему это нужно, почему я непременно должна научиться писать, как Аглая, но акцентировать свое внимание на этом не стала – может, так редакторам меньше работы. Агент исправно платил мне деньги, и мой банковский счет увеличивался, как дрожжевое тесто в теплой печи – тратить особенно было некуда, да и времени на это тоже не оставалось.
Книги самой Аглаи выходили одна за другой, в производстве у известной кинокомпании были два сериала, словом, дела шли хорошо. Вадим Сергеевич регулярно приезжал к нам и подолгу разговаривал о чем-то с Аглаей, запершись в комнате. Правда, я вскоре стала замечать, что после этих разговоров она становится мрачной, а иной раз даже плачет, хоть и старается скрыть это от меня. Мне страшно хотелось как-нибудь расспросить ее о причинах, но я понимала, что делать этого не стоит – вдруг Аглая расскажет о моих вопросах Вадиму Сергеевичу, а ему подобное любопытство по какой-то причине не понравится.
Еще меня очень беспокоило состояние, в котором Аглая пребывала после приема таблеток из пузырька без надписи. Я как-то попыталась узнать у Кати, что это за лекарство, но она только плечами пожала:
– Этот препарат ей давно выписали, еще до того, как я сюда стала приезжать. Помогает – и хорошо.
Но мне виделось другое. Да, лекарство помогало Аглае справиться с болевым приступом, но на следующее утро речь ее была вялой, она с трудом открывала глаза и напоминала тряпичную куклу. Только к вечеру это состояние проходило, и Волошина становилась прежней. Мне стало казаться, что препарат этот имеет в составе наркотическое вещество, потому что очень уж странную реакцию выдавала на него Аглая, но я старалась отогнать от себя эту мысль. Какой смысл Вадиму Сергеевичу делать Аглаю наркоманкой? Ведь рано или поздно она перестанет работать, перестанет выдавать километры текста, который превращается в хорошо раскупаемые книги, и тогда – что? Нет, эта мысль определенно была плодом моей фантазии, мне везде мерещились какие-то тайны и неприятности.
Одно незначительное на первый взгляд событие заставило меня снова начать присматриваться ко всем, кто был вхож в дом писательницы Волошиной – к агенту, к Ростику, даже к Кате.
Как-то поздно вечером я, по обыкновению, заканчивала уборку дома и понесла швабру и пылесос в специальную комнатку, находившуюся в полуподвальном помещении. Возвращаясь обратно, в щели лестницы я вдруг заметила какой-то осколок, как мне показалось в тот момент, и решила вынуть его, чтобы невзначай не пораниться. Но осколок оказался крупным и накрепко завяз в щели. Я пыталась достать его и ногтями, и при помощи заколки – нет, не получалось. Я не поленилась сходить в кухню и взять там пинцет, которым обычно вынимала кости из рыбы. Этот инструмент оказался более пригодным, и через минуту у меня на ладони лежало колечко. Небольшого размера золотое колечко с белым камнем, расколовшимся напополам. Было странно, каким чудом вторая половинка удержалась в золотых лапках и не вывалилась тоже. Я поднесла находку к самым глазам и заметила, что лапки были загнуты так, чтобы половинка камня не вылетела. Похоже, хозяйка кольца так и носила его с этим дефектом, укрепив оставшуюся часть. Так обычно относятся только к очень дорогим вещам, и дело, как правило, вовсе не в стоимости, а в тех воспоминаниях или эмоциях, что испытывает владелец при взгляде на вещицу. Но кому могло принадлежать это колечко? Вряд ли Аглае, хотя бы потому, что она ни при каких обстоятельствах не могла бы попасть на эту лестницу. Никогда. Тогда кому? Кате? Я не заметила на ее руках никаких украшений, хотя, возможно, она просто снимает их перед тем, как приступить к массажу. Спрошу у нее завтра, подумала я, убирая находку в карман, а в комнате переложила в ящик прикроватной тумбочки и забыла об этом на довольно долгое время.
Вернуться к найденному украшению меня заставила Аглая. Сделала она это, конечно, невольно, но я углядела в этом некий знак. Мы работали над очередным романом, и вдруг Аглая начала описывать украшение главной героини, им оказалось золотое кольцо с расколотым надвое бриллиантом, часть которого была утеряна, а часть по-прежнему держалась в кольце. У меня по спине пробежал холодок, когда я вдруг вспомнила о своей находке, так и лежащей в тумбочке у кровати. Аглая описывала кольцо так точно, словно видела его не раз. Когда мы закончили, я, закрывая файл, осторожно произнесла:
– А вот кольцо… ну, у героини… вы его сами придумали?
– Нет, – отозвалась Аглая, не открывая глаз – она всегда несколько минут после диктовки сидела с закрытыми глазами, словно прогоняла из головы картинки сюжета. – Такое кольцо я видела, и оно мне очень запомнилось, а теперь вот кстати пришлось для романа.
– Но почему так странно – половинка камня?
– Это кольцо было подарком от любимого человека. И в тот день, когда он погиб, камень в кольце раскололся пополам, и одна половина потерялась. Хозяйка закрепила вторую половинку в кольце и носила его, не снимая, как память.
Меня снова пробрало морозом по спине – как же не снимала, когда оно валялось в щели лестницы в этом самом доме? Выходит, хозяйка украшения бывала здесь и имела доступ в подвал? Тогда кто она? Неужели моя предшественница? От этой мысли мне стало еще хуже.
Аделина
Мажаров, похоже, был обескуражен моим сообщением с просьбой встретить в аэропорту, потому что прислал в ответ только пять вопросительных знаков. Я повторила предыдущее сообщение, добавив, что объясню все при встрече. Короткое «ОК», присланное Матвеем, могло значить только то, что он встретит, конечно, но все равно не понял, с чего вдруг.
Меня же перед посадкой одолел какой-то почти животный ужас. Я вдруг поняла, что сорвала стоп-кран, державший развитие наших отношений с Матвеем на паузе, и теперь все будет развиваться как-то иначе, совсем в другом ключе. Я запаниковала еще и потому, что очень давно не была с мужчиной в том общепринятом смысле, который вкладывается в это понятие. Мне казалось, я уже и забыла, как это бывает, и даже потребности не испытываю. И тут память как-то слишком услужливо подсунула мне картинку – Мажаров, переодевающийся после операции. Я еле успела закусить губу, чтобы не взвыть вслух, настолько это оказалось привлекательное воспоминание. Что я делаю, господи…
Матвей ждал меня в зале прилета с букетом каких-то диковинных цветов, которые я с такого расстояния, да еще без очков, не смогла распознать. В джинсах и футболке поло выглядел Мажаров как-то иначе, чем в хирургической робе, и мне он таким почему-то нравился куда меньше. Наверное, я просто привыкла к нему в операционной и вне ее воспринимала его с трудом.
