Пока мы с Ромой спускались вниз, попутно добинтовывали мою руку, поэтому к финишу на пальце образовался массивный моток бинта, и все равно кровь просачивалась через марлю. Каждые сорок минут – час я закидывал в рот обезболивающую таблетку; пульсирующая боль не оставляла ни на минуту, распространяясь до самого плеча. Мне казалось, что вся рука изломана. Так сильно была повреждена кость.
Мы спускались вниз часов семь. Стемнело. Включили фонарики. Начался сильный дождь. Мы шли под дождем, все мокрые. Я смотрел назад: на Эльбрусе сидело грозовое облако, и у оставшихся там ребят бушевала самая настоящая гроза. Мне трудно было представить, что у них происходит, я очень переживал. А у них была такая ночь, что палатки от порывов ветра скорее лежали, чем стояли. То дождь, то град, то снег. Невозможно было выйти наружу – сносило. Ребята думали, что это их последний день, и мысленно прощались с жизнью.
Мы держали связь с машиной МЧС. Иногда связь пропадала. В темноте под проливным дождем мы бежали до места, где нас ждал врач. Когда я наконец сел в машину, она сказала: «Давай быстрей разматывай палец, посмотрим, что у тебя там. И оголяй свою задницу». Поставила укол обезболивающего и, осмотрев мой палец, сказала, что нужно зашивать. Мы отправились в больницу. Ехали долго, часа три. Я попросил сигарету у водителя, хотя курю очень редко, – слишком стрессовая была ситуация. Я курил в маленькую форточку и плохо понимал, что происходит. Ливень не прекращался. Дорога-серпантин была усыпана камнями.
От больницы Пятигорска, куда меня привезли, я был в ужасе. Обшарпанные стены, аварийный интерьер – мне казалось странным, что тут вообще кого-то лечат. В очереди сидели люди с разбитыми лицами, явно после заварушки. Рома меня попросил: «Сиди здесь, никуда не уходи, я пойду все узнаю: паспорт – не паспорт, полис – не полис».
Меня привели в операционную. Подошел хирург или травматолог – точно не знаю, кто это был. Лет, наверное, семидесяти пяти, такой дедушка, два метра ростом, большой очень. Я сразу обратил внимание на его огромные руки. Он схватил меня за палец и начал крутить: «Что у тебя там?» Я кричу: «Ай-ай-ай, больно!» Искры из глаз в тот момент летели. Он говорит: «Да ладно, что ты мне здесь сочиняешь. Все нормально, сейчас посмотрим». Быстро размотал бинт, спокойно оторвав его от подсохшей раны, и отправил меня делать снимок.
В комнате для рентгена стоял очень старый аппарат. Когда мне передали снимок в руки, я увидел полностью раздробленную кость. Ломать руку мне случалось много раз, поэтому я примерно знаю, как выглядит перелом. Тут же вместо кости была просто елочка из мелких-мелких осколков. Приплыли. Я боялся, что мне начнут собирать эту кость, предварительно разобрав все эти осколки.
Мы вернулись к доктору, он посмотрел.
– Понятно, ну что – жить будешь.
– Скажите хоть что-то, – попросил его я.
– Что сказать… сейчас тебя заштопаем, повесим на тебя гипс и можешь быть свободен.
Отлично. Он взял большой шприц, вставил его в мой палец, прямо в самую кость, и закачал обезболивающее в эту распоротую часть тела.
Я в это время лежал и снимал все на камеру. Врач посмотрел на меня так пристально и говорит:
– Что это такое?
– Это камера, – объясняю я.
– Ты что, больной? – ошарашенно спросил он.
– Почему больной? – переспрашиваю.
– Ты что, дурак? – стоит на своем врач.
– Почему дурак-то сразу?
– Ты зачем снимаешь мясо? Тебе это нравится?
– Просто я блогер.
– Что?
Я понял, что не надо вдаваться в подробности, и сказал ему: «Можно я просто буду снимать? Это для меня. Я хочу, чтобы это осталось на память». Он заштопал мне палец. Я спросил, всегда ли мой палец будет таким страшным. Доктор ответил: «Не факт. Но он будет другим». То есть врач дал понять, что мой правый палец будет отличаться от левого. Он надел мне гипс, дал еще таблеток и сразу попрощался: «Можешь быть свободен. Придешь через два дня на перевязку».
Мы вышли с Ромой на улицу, предварительно попросив диспетчера вызвать нам такси. Приехала машина, старенькая «Лада», девяносто девятая. Водитель спросил: «Вам куда, пацаны?» Я предложил Роме заехать что-нибудь поесть. Он адресовал вопрос водителю: «Есть шаверма какая-нибудь по пути?» Водитель, подумав, ответил: «Мужики, все закрыто, есть один магазин круглосуточный. Там что-то из еды найдете». Мы подъехали и увидели маленький ларек, купили там какие-то пирожки, беляши – целый пакет всякой всячины. Я подумал: как хорошо, что меня сейчас никто здесь не видит. И в этот момент ко мне подходит парень с вопросом: «Можно селфи с тобой сделать?» В два часа ночи! Конечно, можно!
Мы поехали в отель. Я еще долго не мог уснуть после пережитого. На улице шел сильный дождь. Я лежал и думал: «Наверное, там наверху у ребят большие проблемы. Возможно, они не пойдут на штурм». Потому что штурм – это всегда окно хорошей погоды. Только проясняется – все выходят. В этом походе был один дополнительный день, который мы оставили специально для того, чтобы взойти, даже если какой-то из дней будет испорчен. И вот погода наладилась. Ясное небо, все хорошо. Группа отправилась наверх. Я сильно переживал за то, что происходило там, потому что привык держать все под контролем, быть рядом со всеми, и если что – помогать. Утром, где-то часов в шесть утра, зазвонил телефон. Я взял трубку и услышал одно: «Дима, у нас Миша упал!»
Миша может умереть
– Дима, Дима, у нас парень сорвался, и если ему не сделать трепанацию черепа, то он умрет, – услышал я на том конце провода.
– Как упал?
– Ну, вот так. Мы подробностей не знаем. Я спустился раньше. Не дошел до вершины. Вынужден был вернуться. В общем, срочно вызывайте вертолет. Я не знаю, что делать.
– А кто это вообще? – задал я резонный вопрос.
– Это Михаил.
С одной стороны, меня отпустило, что это не кто-то из моих друзей, а с другой – все равно, кто это был, ведь это человек из нашей команды. Я с ним практически не общался, он все это время был где-то в стороне. И за три дня похода я не успел даже парой слов с ним обменяться, хотя мы были знакомы.
Положив трубку, я рассказал обо всем Роме. Он сел на кровати и говорит: «Найди телефон его родителей, попробуй связаться с ними и еще с гидами, узнать, какая там ситуация. А я позвоню в МЧС. Еще надо выяснить, была ли у него страховка, найти его документы…» Я тут же вспомнил, как совсем недавно в МЧС мне сказали, что вертолеты не летают. Получалось, что путь, который мы прошли быстрым шагом за семь часов, должны были пройти люди с человеком на носилках. Значит, это примерно десять часов, не меньше.
Сорвавшись, Миша долго летел вниз, около четырехсот метров, ударяясь головой и другими частями тела о склон. Хорошо, что не было камней и скал на пути. Конечно, мне в первую очередь хотелось знать причину, почему так произошло. Горы – это маленькая жизнь. Ошибаться тут нельзя. И я начал расспрашивать разных людей из группы о случившемся. Все говорили, что он отстегнулся от связки, в которой должен был идти, снял снаряжение и пошел сам. Миша решил, что так ему будет легче, что он якобы тормозит группу. Но он хотел добраться до вершины. И когда он пошел по гребню, просто споткнулся и упал. Я спросил: «Почему вы его не остановили?» Они ответили, что всем было плохо. Погода портилась, у всех закончилась вода и еда. Было плохо настолько, что каждый уже просто выживал, не думая ни о чем другом.
