Данила ехал и сплевывал косточки слив на булыжники дороги и, как ему казалось, уже чувствовал дуновение морского бриза.
– Будешь? – незаметно с ним поравнялся Дровин, протягивая фляжку.
– Ага, спасибо! – И пригубил из нее молодое белое вино, какой гурман гридень, однако.
– А ты вообще вино больше пива уважаешь, как я посмотрю?
– Ну да, вообще-то так сложилось, – принялся темнить Молодцов.
– Ничего, – будто не заметив, ответил Дровин, – у тех, кто князю Киевскому служит, всякого вина и еды вдосталь.
Вот это новости, так его вербуют, выходит?
– Еда – это важно, а что ж, на землю Владимир жаден? – шутя спросил Данила.
– Ничего себе, а ты, я смотрю, в бояре заделаться решил, – улыбаясь и оглаживая бороду, ответил гридень. – Земли у Владимира тоже без края, жалует он ее тем, кто ему служит верно. И какой доход с нее идет, весь у боярина остается, только таможенные пошлины брать нельзя, это уже дело князя. А так она твоей станет, отчиной! – Дровин воздел палец к небу. – Сыну своему передашь, а тот своему. И род твой будет крепнуть в веках.
– Красиво говоришь, а у тебя своя земля есть? – как можно дружелюбнее спросил Молодцов.
– Не скопил пока на хороший надел, – признался гридень, – да и ни к чему мне еще, мне любо в походы ходить да князю служить. Ну и пиры, охота, бои куда как веселее. А вот годиков через пять, думаю, пора. Обеих жен возьму, смердов их рода, выкорчую себе сколь-нибудь десятин или распаханную землю возьму и стану своим домом жить. Тогда будет мне заботы только мед пить да на ловитвы ездить, ну, может, копченые нагрянут, князь позовет, тогда встану, как положено, в дружину, повеселюсь.
– Складно рассказываешь, Дровин, – улыбнулся Данила, – только скажи мне по-честному, зачем ты меня так усердно к князю на службу зовешь? Неужели оттого, что я в Преславу пробрался?
Гридень понимающе покивал.
– Разумен ты, Даниил, сразу понял, к чему веду. Так вот что я тебе скажу честно. – Дровин подъехал ближе. – Я вот не сильно мастак по-мудрому рассуждать, поэтому в воеводы не выбился, даже в сотники, и не выбьюсь. Мечами разить умеют многие вои, да только над ними как раз и стоят те самые сотники, воеводы да князья, потому что мало сильно и быстро ударить, нужно знать, куда и как направить свой меч. Поэтому разум мудрого человека, он порой разит сильнее, чем стрела из самого сильного лука. Вот те же ромеи, хитрецы да мастера сладкие речи говорить, и вроде их грабят, грабят все, а золото у них не уменьшается. А вдруг глядь, те, кто их грабил, сами между собой грызутся за то же золото ромейское. Оно понятно, золото всякого подточить может, но золото откуда-то у ромеев берется и ткани драгоценные. К чему я все это говорю. Воин, у которого ум его такой же острый, что и меч, он большую пользу может своему роду принести. А большой ум, ему самое место в самом великом роду. А какой у нас род среди славян самый славный и богатый? Русь, конечно. Корень Рюриковичей. Вот я и говорю, что тебе у Владимира самое место будет, и себе пользу принесешь, и нам.
Молодцов склонил голову:
«Русь для Дровина пока что это только род князя и его подданные. В личном подчинении. Но скоро все изменится и Русь станет стержнем, что будет соединять поколения и миллионы людей через время и границы. Помочь этому, наверное, хорошее дело, но кто такой какой-то пришлый обережник для Владимира, да и много ли значат усилия Данила в потоке истории?»
– Служить Владимиру мне по сердцу, сказать по правде. Но я обережник, да и вроде мы служим уже, разве не так?
– Все так. И сослужили уже немало, да только Воислав человек Владимира, а ты нет.
– Я Воислава бросать не собираюсь, – отрезал Данила. – Я в его ватаге.
– А я и не предлагаю, чтобы ты его бросил. Тем более я кое-что знаю, о чем говорили твой батька и князь, так что и в самом деле тебе не придется уходить из ватаги.
– Не понял, о чем ты? Не темни.
– Не могу сказать. Придет время, батька сам все расскажет. Да не хмурься ты, ничего худого в том нет. А вот что Владимир узнает обо всех твоих заслугах и достоинствах, в этом можешь не сомневаться. Сам думай.
В последние его слова вплелся дробный стук о булыжники дороги, все усиливающийся, это черным вихрем на Грозомиле подскакал Клек.
– О чем разговариваете? К Владимиру переманиваешь моего брата? – Варяг только вернулся из передового дозора.
– А если и так, сильному любо под сильным князем.
– Сильному любо воля и слава, чтобы себя показать и скальды о подвигах пели сотню поколений.
– А как будто под Владимиром сильному воли не будет да негде подвиг совершить. Он щедр и храбр!
– Да знаем мы его щедрость, города дружина берет, а он их себе оставляет да людей туда потом сажает, как будто они холопы его.
– А что плохого, если на землях все будут перед князем отвечать на его суде по Правде? А коль не нравится кому, так никто не держит, могут скакать на все четыре стороны, – огрызнулся Дровин, в его словах слышался неприкрытый намек.
Глаза Клека сузились, рука замерла в районе рукояти меча. Данила беспокойно огляделся, думая, что делать: позвать Воислава или самому вмешаться, но как…
– Цепной пес глодает кости и счастлив от этого, пока хозяин плетью не перетянет. Ему без толку объяснять жизнь вольных волков.
– Свора псов давит волков, только в путь, одна шерсть на снегу остается, – так же тихо процедил Дровин, он ничуть не испугался.
– Дровин, – раздался мощный голос Вуефаста, у Данилы отлегло от сердца и одновременно что-то дрогнуло внутри от мощного баса кормчего. – Твой черед в дозор идти, а ты, Клек, не части, дай коню отдохнуть.
Это при том, что оба всадника ехали почти рядом. Дровин беспрекословно пришпорил коня и ускакал вперед, а Клек поравнялся с Данилой, дальше они ехали вместе до самого вечера.
Молодцов размышлял. У гридня и варяга была своя правда, как, впрочем, у каждого.
Каждый хочет быть свободным, чтобы его голос многое значил, чтобы его права неукоснительно соблюдались и чтобы он мог эти права в момент потребовать, и если потребуется, и отнять силой в любой момент и в том объеме, какой он посчитает справедливым и необходимым. Это логичные желания, справедливые и естественные, да вот только построить государство, чтобы всем было хорошо и комфортно, еще никому не удавалось, даже в будущем Данилы. Всегда кому-то плохо сделаешь, кого-то ниже себя поставишь. Да только и государство из бесстрашных рыцарей, ставящих свою честь и свой надел выше всего остального, тоже никому не получилось построить.
Владимир был Государем, Данила это помнил из исторических книг и сейчас видел своими глазами. Он закладывал фундамент будущего государства, собирая все земли в единый кулак, делая себя единственным, кто может править и отдавать приказы. Хорошо, кто спорит, вот только когда лидер получит непререкаемую власть вместе с небольшой прослойкой своих приближенных, они тут же начнут торговать кровью воинов, таких, как Айлад и Дровин, не ради племени или там страны, а ради своих личных интересов. Про простой народ и говорить нечего. И ты уже ничего сделать не сможешь, потому что только скажешь слово поперек, тут же станешь предателем, бесчестным ронином, подлым негодяем. И другие, такие же воины, как ты, тебя с удовольствием сожрут, ведь их работа сражаться и убивать, а не править.
