Все радостно рассмеялись, а Калли уставилась на пятно от красного вина перед собой на скатерти и не могла поднять глаз.
— Я каждый день вспоминаю своего сына, мне его очень не хватает, — продолжил Эдвард. — Но я не могу не гордиться своим внуком, которого оставил мне мой сын. Я уверен, что будущее «Динами» в надежных руках, и я могу позволить себе без колебаний покинуть место у руля.
Ставрос был удивлен словами деда. Он произнес теплую и дружелюбную ответную речь. Его голос слегка дрожал.
— Когда я смотрю на них, я все время вспоминаю моего мужа, — шепнула мать Ставроса, наклоняясь к Калли. — Они ведут себя так, как будто готовы перегрызть друг другу горло, но так иногда проявляется любовь Ксенакисов.
— Ставрос спорил со своим отцом? — спросила ее Калли.
— О, всегда! Мне было очень сложно с ним. Он никогда не простил себе смерти отца. Когда Эдвард сказал, что мы должны переехать в Америку, я уехала одна. Я не могла согласиться со всем, что он делал, но это было будущее моих детей. Мы часто дискутировали по поводу его решений.
— В присутствии детей?
— О, нет! Мужская половина Ксенакисов не любит выяснять отношения на людях. Надо выбрать время и атаковать их, когда они меньше всего этого ожидают. Это тебе совет от матери, которая знает своего сына. — И она подмигнула Калли.
— Ставрос сказал мне, что Эдвард запретил говорить в своем доме по-гречески.
— Потому что наш английский был ужасен! Если мы хотели остаться жить в Америке, мы должны были ассимилироваться!
— О чем ты говорила с моей матерью? — спросил Ставрос, когда они вернулись домой.
— О твоем отце и о том, что она не жалеет, что вы переехали в Америку. Я иду спать, — сообщила она на одном дыхании и остановилась, услышав его:
— Где?
Она отвернулась и направилась в гостиную. Ставрос вздохнул:
— Я могу надеть презерватив.
От его взгляда ее тело напряглось. Он пытался соблазнить ее.
— Не надо, Ставрос… — Это была мольба, а не приказ.
Ставрос сокрушенно вздохнул:
— Ну что ж, иди спать!
У Ставроса было много дел. Но он не мог себя заставить погрузиться в работу. На экране компьютера было открытое сообщение от его юристов: «Семье, которая предварительно усыновила Дориана, было направлено письмо. Ответа пока не последовало».
Письмо! Какое письмо, кому именно? Если он хотел узнать ответы на свои вопросы как можно скорее, то как себя чувствовала Калли? Он переслал письмо Калли.
Зазвонил телефон и вырвал его из раздумий.
Он хотел проигнорировать звонок, но увидел незнакомый номер и решил взять трубку.
— Мистер Ксенакис, это Айен, охранник в вашем доме. Я увидел, что напротив вашего имени стоит пометка, что вас необходимо предупредить, если…
— Андервуд пришел? — перебил его Ставрос.
— Нет, сэр. Одна женщина, Ванда Эбботт. Она попросила меня позвонить вашей жене, но миссис Ксенакис выходила в тот момент из дома и встретилась с ней. Я услышал, как миссис Эббот сказала, что она родственница Андервудов. Ваша жена увела ее наверх. Я не уверен, правильно ли я делаю, но решил позвонить вам.
— Совершенно правильно! — воскликнул Ставрос, вскочил и побежал в сторону выхода.
Калли была рада, что миссис Эббот отказалась от чая или кофе. Калли дрожала так, что едва ли смогла бы сделать глоток. Не лучше обстояли дела и с Вандой. Это была элегантная женщина из высшего общества. Как она объяснила, она была кузиной сводной сестры, вышедшей замуж за одного из представителей семьи Андервуд. Она была как минимум на пятнадцать лет старше Калли.
— Я понятия не имела, что все было оформлено незаконно, — сказала она после того, как сообщила, что ее сын Джеймс был усыновлен вскоре после его рождения шесть лет назад. — Я знаю, что Брэндон его отец, но нам сказали, что мать мальчика отказалась от него, потому что была слишком молода. Брэндону было только девятнадцать лет. Я понимала, что он не готов стать отцом. Я сама перенесла операцию и не могу иметь детей, а мы так хотели ребенка…
— Моя подпись была подделана! — выкрикнула Калли.
— Да, так было написано в сообщении от ваших юристов. Мне и в голову не могло прийти, что такие вещи возможны. Я была так счастлива, что у меня будет ребенок! — Взгляд Ванды молил Калли о понимании. — Мы были в списке ожидания нескольких агентств. Я взяла его не потому, что Андервуды предложили деньги за усыновление! Я хотела его!
Калли внимательно смотрела на Ванду. В ее лице она читала мольбу не разлучать ее с сыном.
— Они сказали, что у Брэндона вся жизнь впереди. Он должен стать политиком. Поэтому я должна хранить факт усыновления в тайне. Даже моя сестра ничего не знает. Когда мы получили письмо от ваших юристов, мой мир рухнул.
— Я много раз писала письма…
— Да, мой муж сказал мне об этом. Он был в ярости, когда я открыла письмо от юристов. Теперь мы не знаем, можем ли мы использовать деньги Джеймса на лечение его младшей сестры. Я просто потеряла голову с тех пор, как узнала о ее диагнозе.
— Что вы имеете в виду? — Калли зажала дрожащие руки меж коленей.
— У нашей младшей дочери лейкемия. А теперь, когда мы получили это сообщение и не знаем, что будет с Джеймсом…
У Калли возникло ощущение, что она стоит на рельсах, а на нее несется поезд. Однако она не может сдвинуться с места, чтобы избежать катастрофы.
— Мой муж убьет меня за то, что пришла к вам, но я должна была. Я должна была сказать вам, что я ничего не знала. И я пришла умолять вас, Калли. Вы имеете право увидеть Джеймса, но сейчас все стало так плохо! Он перестал спать по ночам. Он так беспокоится из-за своей сестры! Он знает, что мы усыновили его. Когда я согласилась на усыновление, я всегда представляла себе, что позволю его родной матери увидеть сына… — Она разрыдалась. — Но я не могу сделать это прямо сейчас. Если вы начнете процесс возвращения Джеймса, заберете его из единственного родного дома, у него могут возникнуть психологические проблемы. Я умоляю вас, Калли, не причинять ему боли!
Ну, вот и все. По крайней мере, она знала, что его любят. У него была мать, которая сделала бы все для того, чтобы не причинять своему сыну боли.
— Но хотя бы… — Калли прокашлялась, — хотя бы его фотографию вы мне покажете?
Когда Ставрос ворвался в пентхаус, Калли сидела свернувшись калачиком в кресле.
— Где она?
— Кто?
— Родственница Андервудов!
Калли была неестественно бледна. Выражение ее лица было суровым и мрачным, как на старинных иконах.
— Он попал в любящую семью. Она дала мне его фотографии, он выглядит по-настоящему счастливым. У него есть сестра. Она серьезно больна. Я надеюсь, она не умрет.
