– Ну, знаешь, шесть недель в этой дыре выбьют joie de vivre
[11] даже из Поллианны!
– Чего-чего?
– Проехали. Когда сможешь прислать паспорт?
– Сам привезу.
Вообще-то, ему не было смысла ехать из-за этого на другой конец страны. Мы договаривались, что при необходимости я полечу в Лондон одна, чтобы не светиться лишний раз вместе, а Вонючка отвезет меня в аэропорт.
– Джудит? Я говорю, сам привезу. Могу быть у вас завтра.
– Как скажешь. Сейчас мне нужно встретиться с Ли, – сказала я и повесила трубку, не попрощавшись.
Думаю, больше всего меня задела очевидность всего происходящего. Да Сильва даже не считает нужным дать мне умереть достойно. Пуля в спину где-нибудь в лесу, а потом сбросят в могилу безо всяких там почестей.
Ли закончил Боттичелли. Покупатель пожелал сделать картину в два раза больше оригинала, висящего в галерее Уффици, поэтому она занимала всю стену мастерской.
– А что с цветом?! – ужаснулась я, увидев, что нежная темпера «Весны» уступила место кричащему акрилу.
– Пожелание клиента, – пожал плечами Ли.
– Это преступление!
– Знаю.
– Ли, помнишь, о чем мы говорили в Эссене? Ты мог бы заниматься другими вещами. Тебе необязательно гнить здесь заживо. Ты потрясающий художник, гений! Аукционный дом только что это подтвердил!
– Все не так просто, – встревоженно огляделся по сторонам Ли.
Вонючка ждал на парковке, здесь нас могли услышать только его ассистенты.
– Они меня не отпустят.
Вечно эти «они».
– Ли, ты не раб, ради бога! У тебя теперь есть паспорт! Ты посмотрел на дату на билете в Амстердам?
Я купила билет на шестое июля, на следующий день после того, как наш Гоген мог уйти с молотка. Интересно, а Ли знает о могиле в лесу? Наверняка знает. Поэтому и боится.
– Загляни в конверт, я там написала несколько полезных адресов в Амстердаме. Подумай. Ты будешь следить за аукционом?
– Конечно!
Мы обнялись на прощание.
Да Сильва приехал рано утром, весь помятый и вспотевший. Ехал всю ночь. Я ждала его у дверей фермы, под бурыми листьями гиацинта. Я сложила в чемодан свою лучшую одежду из Венеции, хотя по приезде в Лондон первым делом планировала серьезно пройтись по магазинам. Последний бенефис Элизабет Тирлинк должен пройти потрясающе!
– Джудит! Какие замечательные новости!
– Не напрягайся. Поехали?
За всю дорогу до Реджо я не сказала ни слова. Да Сильва был в полном расстройстве. Мы остановились около терминала «Отправление» под знаком «Поцелуй перед вылетом».
– Увидимся на аукционе. Можешь звонить как обычно, если хочешь.
– Конечно хочу. А потом… потом ты вернешься со мной сюда?
– Не вижу необходимости. Финансовые вопросы можно решить и в Лондоне.
Где тебе будет куда сложнее избавиться от меня.
– Конечно.
А что еще он мог сказать?
– Просто я думал, может быть, мы…
– Может быть – что?
– Ничего. Удачи!
– Прощай, Ромеро. Жаль, не могу сказать, что наша встреча была приятной.
16
– В «Кларидж», мадам?
– Да, спасибо!
Водитель помог мне сесть в машину и пошел разбираться с моими чемоданами. Теперь я уже могла делать вид, что принимаю такие вещи как должное, как будто я и правда этого достойна, но сейчас, по дороге в Мейфэр, я позволила себе испытать тайный восторг. Нам с Ли удалось сделать нечто потрясающее. Мы не просто совершили дерзкий поступок, нам еще и хватило профессионализма провернуть такую аферу. Нам действительно удалось обмануть «Британские картины»! И если мне удавалось хотя бы немного забыть о реальности, то и бонусы были очень приятные: бледно-желтые, успокаивающие стены холла отеля, черно-белый мраморный пол, номер люкс на втором этаже, огромный букет свежайших белых роз от Руперта, молчаливый, исполненный почтения персонал отеля. Ах, если бы только Немезида не заявлялась ко мне с такой завидной регулярностью на высоченных «лубутенах» высокомерия! Не успела я заказать в номер заслуженный сэндвич с лобстером, как мне позвонил администратор и сообщил, что внизу меня ожидает некая мисс Бельвуар.
Твою ж мать, только этого мне не хватало! Я знала только одну мисс Бельвуар – Анджелику, недолго проработавшую в «Британских картинах» одновременно со мной, но это все ерунда – именно она отправила Элвина Спенсера в Венецию. По закону подлости сестра Элвина оказалась помолвлена с братом Анджелики. Анджелика заметила Элизабет Тирлинк на одной из фотографий с венецианского Биеннале и удивилась ее поразительному сходству с некой Джудит Рэшли. Именно она надоумила Элвина связаться со мной, скорее всего надеясь, что я предложу ему работу в своей галерее, а может, просто хотела, чтобы он разнюхал, кто же я такая. Толком я так и не узнала, чего она хотела, потому что сначала я трахнула Элвина у себя дома в Венеции, а потом задушила его платком от «Эрме» в тот момент, когда он пытался запечатлеть этот момент в вечности. Именно с этой проблемой да Сильва так удачно помог мне разобраться, избавившись от тела Элвина, и я надеялась больше никогда не увидеть Анджелику. В «Британских картинах» она не работает, так зачем она сюда пожаловала?
После жалких лихорадочных попыток что-то сделать с лицом и прической перед зеркалом в перламутровом свете ванной, я поняла, что это бесполезно, быстро покрасить волосы все равно не получится. Если Анджелика меня узнает, продажа сорвется, а потом… Я вспомнила яму, выкопанную Сальваторе в раскаленной жесткой земле. Жуткое зрелище вдруг встало у меня перед глазами. Делать нечего, надо хотя бы попробовать выиграть время. В Сидерно мне так и не удалось дойти до салона, и после нескольких месяцев без ухода мои волосы, к сожалению, были слишком похожи на шевелюру Джудит. Запрокинув голову, чтобы расчесать волосы, я вдруг обратила внимание на серебристый шрам на щеке. Я уже привыкла замазывать его тональником, но перед перелетом макияж делать не стала. А вот у Джудит Рэшли шрамов не было. С помощью помады и ватного диска мне удалось слегка подчеркнуть его – не сильно, но достаточно, чтобы он бросался в глаза. Еще я могла говорить с преувеличенным европейским акцентом. По легенде, придуманной мной для Элизабет Тирлинк, она была родом из Швейцарии. Взяв себя в руки, я позвонила на ресепшен.
– Это мисс Тирлинк, из двести третьего. Скажите, пожалуйста, мисс Бельвуар, чтобы она подождала меня в «Ле фюмуаре». Я прошу прощения за задержку и скоро спущусь.
Времени как раз семь вечера, самое время выпить чего-нибудь. Бар «Ле фюмуар» оформлен в стиле ар-деко, в духе опиумных заведений рубежа веков, к тому же там было строго запрещено фотографировать. Элвина Спенсера, кстати, подвела именно одержимость селфи.
