Поздно вечером 18 августа 1991 года было принято «Обращение к главам государств и правительств и генеральному секретарю Организации Объединенных Наций».
В нем сообщалось, что 19 августа 1991 года в соответствии с Конституцией и законами СССР в отдельных местностях Союза Советских Социалистических Республик сроком на 6 месяцев вводится чрезвычайное положение.
Подчеркивалось, что принимаемые меры являются временными, что они никоим образом не означают отказа от курса на глубокие реформы во всех сферах жизни государства и общества.
Отмечалось, что «временные меры чрезвычайного характера ни в коей мере не затрагивают международные обязательства, принятые на себя Советским Союзом в соответствии с действующими договорами и соглашениями… Мы уверены, что наши нынешние трудности носят преходящий характер, и вклад Советского Союза в сохранение мира и укрепление международной безопасности будет по-прежнему весомым. Руководство СССР надеется, что временные чрезвычайные меры найдут должное понимание со стороны народов и правительств, Организации Объединенных Наций». «Обращение» было подписано исполняющим обязанности президента СССР Янаевым.
На следующий день это «Обращение» было по посольским каналам направлено в страны, где были наши представительства, для последующей передачи адресатам.
Разумеется, мы не ожидали немедленной реакции на «Обращение», понимали, что требуется время для обдумывания, для выработки позиции каждой страной и группой стран, потому исходили из того, что время сделает свое дело и реакция последует позже.
…18 августа было принято также «Постановление № 1 Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР». Оно содержало перечень неотложных мер, которые предстояло реализовать в интересах стабилизации обстановки и приостановления падения общества и государства в пропасть.
Пункт 2 гласил: «Незамедлительно расформировать структуры власти и управления, военизированные формирования, действующие вопреки Конституции СССР и законам СССР».
Представим себе на мгновение, что это положение было бы реализовано. Сколько человеческих жизней можно было бы сохранить. Понятно, что сослагательное наклонение не лучшая форма для большой политики, однако обрушившиеся на нас жертвы и разрушения оправдывают использование такого приема, и людям сегодня особенно очевидно, от какой беды ГКЧП хотел уберечь нашу державу.
Рано утром 19 августа 1991 года, перед оглашением документов ГКЧП, по телевидению и радио было зачитано заявление председателя Верховного Совета СССР. Этот документ был подготовлен Лукьяновым не 18 августа, а несколько раньше — 16 августа 1991 года и содержал в себе его принципиальную позицию, оценку создавшегося положения в Советском Союзе и характеристику возни, связанной с разработкой проекта нового Союзного договора и его предстоящим подписанием. Лукьянов не скрывал своего несогласия с рядом принципиальных положений проекта нового Союзного договора и говорил об этом открыто, в том числе и Горбачеву.
В принципе поддержав идею заключения нового Союзного договора, Лукьянов подчеркнул его несоответствие с итогами всенародного референдума от 17 марта 1991 года. Он отметил, что абсолютное большинство граждан страны высказалось за сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных государств. Однако итоги референдума не нашли своего отражения в подготовленном проекте нового договора.
«Естественно, — говорилось в заявлении Лукьянова, — что данный вопрос, несомненно, потребует дополнительного обсуждения Съездом народных депутатов СССР, а возможно, и всесоюзного референдума, связанного с принятием новой Конституции».
После одобрения названных выше документов и решения неотложных текущих задач собравшиеся в Кремле постепенно стали разъезжаться. Кто в полночь, а кто и позже. У каждого из нас дел и забот было много.
По линии Министерства обороны, Министерства внутренних дел, Комитета госбезопасности предстояло в считаные часы реализовать принятые в ГКЧП решения о вводе воинских подразделений в Москву. Цель этой меры была в общем-то единственная — предупредить возможные попытки экстремальных групп учинить беспорядки, спровоцировать кровавые конфликты.
При обсуждении вопроса о вводе войск в столицу было категорично оговорено: в случае возникновения опасности кровопролития, человеческих жертв выступление ГКЧП будет прекращено на любой стадии.
Войска вошли в Москву в первой половине дня 19 августа. Высокая степень боеготовности вооруженных сил позволяла в то время решить такого рода задачу в считаные часы.
Принятые решения психологически облегчили душу, однако наложили на нас еще большее бремя ответственности.
Уже за полночь Шенин передал утвержденные на ГКЧП материалы средствам массовой информации, чтобы их утром 19 августа обнародовали по телевидению, радио и опубликовали в центральных газетах.
Представители средств массовой информации принимали поручение к исполнению с готовностью, с пониманием важности исторического момента, и это тоже придавало нам уверенности.
Примерно в два часа ночи 19 августа я вернулся в Комитет госбезопасности. Ожидавшие меня товарищи не знали всего, но, разумеется, ощущали необычность происходящего. Удалось часа полтора отдохнуть, в семь часов утра я был уже за рабочим столом.
Утром собрал совещание руководящего состава, рассказал о событиях последней ночи, принятых документах, попросил всех быть на месте и выполнять возложенные на них задачи. Совещание было кратким, усталость еще не прошла, забот и дел — уйма, поэтому никаких прений не было. Кстати, на совещании я счел нужным сказать, что всю ответственность за развитие событий в той части, которая касается Комитета госбезопасности, я беру лично на себя. Этой позиции я придерживался на протяжении всего следствия и на судебном процессе по делу.
А тем временем по радио и телевидению стали передавать документы ГКЧП. Посыпалась масса звонков. Звонили из Москвы, Московской области, из других регионов. Потоком лились слова поддержки, желали успехов, предлагали услуги и помощь.
Высказываний по телефону в поддержку позиции ГКЧП было невероятно много — личных и коллективных. Поначалу я на отдельном листочке делал пометки, имея в виду в последующем прибегнуть к помощи тех, кто предлагал свое содействие. Затем я прекратил фиксировать это, а 21 августа перед отлетом в Форос уничтожил записи, дабы не осложнять судьбы тех, кто поддержал ГКЧП.
19 августа произошел первый сбой в работе ГКЧП: заболел премьер-министр Павлов. Дело в том, что 18 августа условились на следующий день провести встречу с российским руководством, а точнее с Ельциным. Встречу намеревались провести или в загородной резиденции Ельцина, или на его рабочем месте — в зависимости от того, как сложатся обстоятельства. Полагали, что на встречу пойдут Павлов и еще два представителя ГКЧП — Бакланов и Язов.
Однако Павлова свалил тяжелый гипертонический криз, и утром 19 августа он был практически неработоспособен.
