Зазвенел телефон. Говоров снял трубку… но оказалось, звонил другой аппарат. Ну да, в кабинете первого секретаря их было три: один внутренний, другой городской, а третий – для связи с обкомом партии. Вот только который какой?
К тому времени, пока Говоров разобрался, что за телефон звонит, там уже положили трубку.
Огляделся, включил приемник.
– …чён заговор медиков-террористов, – металлическим тоном сообщил диктор, – растоптавших священное знамя науки
[3].
Говоров вслушивался в уверенный, какой-то неумолимый голос:
– Они состояли в наемниках у иностранной разведки. Некоторое время тому назад была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения…
Снова раздался звонок.
Теперь он не ошибся с трубкой:
– Говоров слушает!
– Михаил Иванович, разрешите поздравить! – жизнерадостно закричал кто-то.
Тошнота подкатила к горлу.
– Хотите поздравить с новой должностью? – сдавленно спросил Говоров.
– Да! – кричал тот же счастливый голос. – От лица работников горкома партии хотим поздравить вас со вступлением в новую ответственную…
Говоров бросил трубку на стол.
Оттуда продолжали литься казенные и в то же время подобострастные слова.
Радиоприемник тоже не унимался:
– … оказались агентами английской разведки.
Говоров снял пальто.
– Валяйте! – буркнул он и тяжело сел на стул.
Делать было нечего. Работа, вот такая у него работа теперь…
Беспощадная.
Но прежде, чем он начнет «отдавать все свои силы и жизнь делу партии и народа», он получит ту единственную привилегию своей должности, которую всерьез ценил: возможность навестить Шульгина под предлогом партийного контроля.
* * *
«От тюрьмы да от сумы не зарекайся… От тюрьмы да от сумы… от тюрьмы…» – стучало в голове Говорова, когда он шел по коридорам городской тюрьмы в сопровождении ее начальника, майора Полищука (на сей раз он был в форме) и охранника с ключами.
Даже странно, что Михаил сюда попал именно в этом качестве. А не с вывернутыми назад руками, бредущим под конвоем…
Двери, двери, коридоры, коридоры, решетки, решетки!
Вот, наконец, камера.
Маленькая, тесная… сколько же здесь народу?!
– Встать! – скомандовал начальник тюрьмы.
Все встали, поспешно отвернулись к стене, но тут же раздалась команда:
– Развернуться лицом!
Говоров вглядывался в изможденные, отекшие, серые лица. Некоторые в кровоподтеках. Какие равнодушные глаза у всех… Как будто эти люди уже простились с жизнью!
Кто-то громко, надрывно кашлял, задыхаясь.
Шульгин! Это он!
– Дементий! – вскричал Говоров, с ужасом вглядываясь в его избитое лицо с заплывшим глазом. Половина лица – сплошной кровоподтек!..
Шульгин угрюмо покачал головой. Отнял ото рта окровавленный платок и промолвил, едва шевеля в лепешку разбитыми губами и слегка шепелявя:
– Вот и встретились, Миха… Значит, это ты… извините, вы! – высокопартийное начальство с проверкой? Тюремные новости быстро разошлись. Ну что ж, поздравляю.
В голосе его звучало такое презрение, что Говоров отшатнулся.
За его спиной, скрипнув сапогами, переступил с ноги на ногу Полищук.
– Жалобы есть? – деловито спросил начальник тюрьмы.
– Есть, – заявил Шульгин, – клопы, паразиты, замучили. Никакого от них житья.
– А я скажу, – вмешался высокий заключенный, стоявший за спиной Шульгина… Говоров его, кажется, знал, но не мог вспомнить, кто это: лицо было неузнаваемым от побоев.
– Сивохин Аркадий Иванович фамилия моя, – продолжал заключенный. – Доцент кафедры марксизма-ленинизма в Учительском институте.
Он шепелявил так же, как Шульгин, и до Говорова вдруг дошло: да ведь у них выбиты зубы!
– Я хотел написать в комиссию при ЦК, чтобы объективно рассмотрели мое дело, – сказал Сивохин, – так не дают ни чернил, ни бумаги.
Говоров оглянулся. Полищук стоял с равнодушным видом. Начальник тюрьмы сложил руки на животе, весь вид его олицетворял оскорбленное достоинство.
– Распорядитесь, – процедил Говоров, – чтобы товарищам все предоставили.
– Угу, – буркнул начальник тюрьмы и вытянул руки по швам.
Шульгин сдавленно кашлянул.
Говоров медленно пошел из камеры. Не выдержал – на пороге обернулся.
Шульгин слабо улыбнулся и кивнул.
– Да я же объясняю, товарищ Говоров, – жаловался начальник тюрьмы, пропуская Говорова в свой кабинет, – средств катастрофически не хватает! У меня и так перерасход на содержание заключенных!
– Там живые люди! – прорычал Говоров, еле сдерживаясь, чтобы не впечатать кулак в эту раскормленную ряшку. – В камерах грязь, смрад, дышать нечем! Я буду докладывать на бюро обкома!
– На то вы и партийная инспекция, – покладисто сказал Полищук. – У нас в МГБ секретов от партии нет.
Начальник тюрьмы громкими глотками осушил стакан воды, сел было, но тотчас вскочил и затопотал.
– Товарищ Говоров, я лично просил, чтобы ускорили приведение приговоров в исполнение. Тогда, как вы сами понимаете, условия содержания улучшились бы.
Мгновение Говоров смотрел за него, словно ушам не верил, а потом процедил:
– Во-он…
– Простите, что? – удивился начальник тюрьмы.
– Я сказал, вон! – заорал Говоров.
– Ну, знаете ли… – Начальник тюрьмы вальяжно уселся в кресло. – Из своего кабинета!
Говоров грохнул по столу кулаком – в осознании полного своего бессилия.
Да, этот раскормленный палач ничего не боится. А чего ему бояться-то? Прежний первый секретарь вон там, в камере, с разбитой в кровь мордой, заплывшим глазом и вышибленными зубами отдыхает. Может быть, завтра его отправят в тюремный подвал «с вещами». И где гарантия, что преемник Шульгина по должности товарищ Говоров не станет его преемником в камере?
Нет гарантии. И все же…
Говоров распахнул дверь:
