– Я знаю тебя так, как ты сама себя не знаешь! Я люблю каждый твой взгляд, каждый твой жест, каждый твой шаг!
Родион хотел сразу наброситься на него с кулаками, но это был бы жалкий порыв деревенщины перед столичным жителем, поэтому он попытался сдержаться – и высокомерно спросил:
– Это и есть тот самый Сергей, да?
Тот на него даже не глянул – вдруг схватил Лилю в объятия и припал к ее губам таким поцелуем, что Родиону показалось, будто мир взорвался.
Кинулся на Сергея с кулаками. На помощь примчался Колян, который в драке шалел так, что, тощий и ледащий, мог бы и против самого Альфреда Каращука
[9] выйти, только дай кулаками вволю помахать!
Они оттащили Сергея на приличное расстояние, и только крик Лили: «Немедленно прекратите!» – заставил их остановиться.
– Это моя жена! – рявкнул Родион.
– Сережа… – У Лили прерывался голос, но она все же нашла силы договорить: – Сережа, ты зря приехал! Уезжай!
– Уезжай? – с горечью повторил он. – Если ты уверена, что будешь с ним счастлива, – Сергей бросил уничтожающий взгляд на Родиона, – я уеду. Но это не значит, что я тебя забуду. – Перевел дыхание, с едкой иронией добавил: – Будьте счастливы! – Повернулся и кинулся прочь.
– Будем! – твердо пообещал вслед Родион.
Он чувствовал, как дрожат Лилины пальцы, вцепившиеся в его рукав, и постепенно успокаивался.
Отстоял свою женщину! Вырвал добычу почти из пасти соперника! Сейчас, сейчас, еще какие-то минуты – и штамп в паспорте свяжет их навеки. И тогда ничего не страшно, тогда никто не отнимет у него Лилю.
Как же многое зависит в жизни от того, есть в паспорте штамп или нет! Уж Родион-то это отлично знает!
Ага! Вот выходит регистраторша загса, которая приглашает пары в зал бракосочетаний! Все, Родион! Ты добился, чего хотел! Ты победил!
– Камышев и Говорова! – провозгласила регистраторша громогласно, и все кругом заорали, замахали руками:
– Родя! Лилька! Скорей! Ваша очередь!
Родион почувствовал, что напряжение отпустило Лилю, она заулыбалась, она снова стала своей, его стала!
Счастливо улыбаясь, подбежали они к крыльцу, заявили в один голос:
– Да, мы!
– Камышев и Говорова, ваша роспись отменяется! – сообщила регистраторша.
– Как? – тихо спросила Лиля.
– Как отменяется?! – воскликнул Родион. – Почему?!
– Без объяснения причин! – был ответ. – Латиков и Ковалева!
Другая пара – он в черном, она в белом, счастливые, смеющиеся! – взлетела по ступенькам и скрылась в помещении загса.
Марш Мендельсона звучал для них. Для них…
– Да как это может быть?! – жалобно воскликнула Варвара.
– Это распоряжение директора загса, – веско сказала регистраторша подскочившему к ней Родиону и открыла свою папку с перечнем пар: – Не нужно скандалить. Вот посмотрите: фамилии вычеркнуты ее рукой.
Родион понуро спустился со ступенек и обнял Лилю. Та со слезами прижалась к нему и с уверенностью проговорила:
– Это все папа сделал! Точно!
– Не плачь! – Родион привычно поцеловал ее в висок. – Ты теперь моя! Неважно, с печатью или без, не отвертишься!
– Ты просто не знаешь моего папу, – обреченно сказала Лиля.
– А ты плохо знаешь меня! – заявил Родион. – Если я чего-то хочу, то этого добиваюсь. А сейчас я хочу, чтобы ты не плакала!
Он осторожно вытер мокрые щеки Лили, но она никак не могла унять жалобных всхлипываний.
– Все равно они нас распишут, – заявил Родион. – Неважно, в этом загсе, или в другом, или в третьем!
– Если папа что-то решил, он это обязательно сделает! – горестно вздохнула Лиля.
– Посмотрим! – Родион повел ее прочь.
Ребята растерянно смотрели вслед.
И Варвара с Тасей – тоже.
Вдруг Тася сунула в руки Варвары свой букет белых лилий и, ни слова не сказав, быстро пошла куда-то.
– Уходишь?! – изумилась Варвара.
Но Тася даже не оглянулась.
* * *
Говоров как раз закончил подписывать документы и отпустил сотрудника, когда дверь распахнулась, и в кабинет, едва не сбив выходившего с ног, ворвалась какая-то женщина. За нее цеплялась Руфина Степановна: видимо, пыталась удержать, но напрасно. В общем, в дверь они кое-как протиснулись вдвоем, но в кабинете незваной гостье наконец удалось стряхнуть с себя бдительную секретаршу, которая в отчаянии воскликнула:
– Михаил Иванович, я пыталась остановить товарища, говорила, что к вам нельзя, а она твердит: мне можно!
Говоров покорно вздохнул, вставая навстречу этой бесцеремонной особе:
– Ей можно. Ей все можно.
Несколько ошарашенная, Руфина Степановна уставилась на незнакомку.
Впрочем, незнакомкой ее назвать было трудно, ибо это оказалась жена председателя потребкооперации Ветровска, Шульгина. Руфина Степановна, согласно своей должности, должна была знать в лицо не только всех городских «шишек», но и членов их семей.
Однако с этой красивой дамой – Таисией Шульгиной – было связано еще какое-то воспоминание… давнее, очень давнее… воспоминание о заплаканной, плохо одетой, но очень настойчивой молодой женщине, которая целый месяц приходила в приемную директора станкостроительного завода Говорова узнать, когда он возвращается из командировки, а потом, увидев его, вдруг упала в обморок, а Михаил Иванович носил ее на руках и посылал Руфину Степановну за нашатырным спиртом…
Сцена была настолько ни с чем не сообразная, настолько необъяснимая, что Руфина Степановна запихала ее в самые отдаленные закоулки памяти и никогда оттуда не извлекала. А вот сейчас вспомнила! Она засмущалась, услышав в голосе своего начальника то выражение ласковой, чуть насмешливой покорности, с каким можно разговаривать только с бесконечно любимым человеком (раньше Михаил Иванович таким голосом с одной Лилей, дочкой своей, разговаривал, но никогда – с женой!), – и сочла за благо поскорей выйти, ругая себя за то, что оказалась такой несообразительной и бестактной и проявила себя перед уважаемым (и втайне обожаемым!) начальником не с лучшей стороны.
Впрочем, и уважаемый (и втайне обожаемый!) начальник, и его бесцеремонная посетительница мигом про Руфину забыли и только смотрели друг на друга.
Говоров – с любовью, покорно. Тася – яростно.
– Я только что из загса, – решительно начала она. – Это правда, что это ты отменил роспись Лили?
