Тихонько входя в столовую, она увидела Маргариту стоящей возле маленького буфета. Она что-то ставила внутрь, и стоило Лиле шагнуть ближе, как стало понятно, что это было. От Маргариты сильно пахло коньяком.
Лиля отпрянула, словно впервые взглянув на нее как бы со стороны. Какая она худая… Всегда гордилась своей стройностью и красотой, но сейчас выглядит изможденной: новое платье болтается, будто на вешалке, а до чего постарела, и какое-то новое, ожесточенное выражение появилось в лице…
– Мама… – испуганно пролепетала Лиля.
Маргарита резко обернулась. Встала, загородив шкафчик, как преступник, который пытается скрыть неопровержимые улики…
Но Лиля вовсе не собиралась говорить об этой несчастной бутылке. Другое мучило ее!
Она долго думала, как начать этот разговор, как помягче сообщить Маргарите, что ей все известно, однако вдруг выпалила:
– Тася сказала, что она моя мама. Что она написала мне письмо… четыре года назад. В котором все рассказала.
Эти слова звучали обвиняюще, и Лиля вдруг испугалась своей резкости.
Маргарита стояла неподвижно, глядя остекленевшими глазами. На миг Лиле показалось, будто она так пьяна, что не понимает, о чем идет речь.
А что, если она станет все отрицать?
Но Маргарита вдруг повернулась, достала бутылку, бокал и, больше не таясь, угрюмо села за стол.
И этот жест был настолько откровенным и даже вызывающим, что Лиля поняла: Маргарита не будет ничего отрицать. Даже не собирается!
Маргарита наполнила рюмку, выпила одним глотком – привычным, ловким! – снова налила коньяк…
– Она правду сказала, – проговорила ровно, безжизненно. – Письмо я нашла. И порвала!
Злая гордость, прорвавшаяся в этих словах, вдруг сменилась слезами:
– Потому что ты мой ребенок! И я тебя воспитывала! Люблю как родную. А ее не-на-ви-жу!
Она сморщилась от ненависти, и прекрасные черты, искаженные этой ненавистью, вдруг стали почти страшными:
– Залезла в постель к моему мужу… родила… а я должна была воспитывать ее нагулыша?!
Казалось, при этом слове Маргариту вырвет от отвращения! Она снова зашлась тяжелыми рыданиями…
– Нагулыша?! – воскликнула потрясенная Лиля. – Мама… Ты меня что, тоже ненавидишь?!
Маргарита смотрела на нее, трезвея на глазах. Вскочила, обняла:
– Ты меня прости! Я не ведаю, что говорю! – начала целовать. – Родная моя! Я так хотела видеть тебя женщиной до кончиков ногтей! – Умиленно чмокнула пальцы Лили: – Пальчики мои!
Вдруг отстранилась, и Лиля увидела, как нежное, материнское выражение глаз сменяется ледяным, чужим:
– А воспитала кухаркину дочь.
– Мама, – не веря ушам, простонала Лиля, – ну зачем ты…
Маргарита отошла к окну, сгорбилась по-старушечьи, прохрипела, и в хрипе этом звучало почти отвращение:
– Ты – самое мое большое разочарование. Моя дочь никогда бы так не поступила!
– Мама! – возмущенно, с горечью закричала Лиля. – Но я и есть твоя дочь!
– Общежитие? – Маргарита обернулась, смерила ее презрительным взглядом. – Муж – из поселка Ленино? Ну… это уровень кухарки! Твоей настоящей матери! Ну, иди! Иди к ней! Пусть научит тебя борщи варить, пельмени стряпать!
Толкнула Лилю изо всех сил, но та вывернулась из-под ее руки, снова взмолилась:
– Мама, ну зачем ты так?!
– Иди, иди! – уже почти не владея собой, выкрикнула Маргарита. – А еще пусть научит тебя мужиков ублажать. Твой отец до сих пор по ней сохнет. И Шульгин теперь – даже не знает, чем еще одарить. Все пылинки с нее сдувает!
– Как бы то ни было, – бросила Лиля, не снеся обиды, – теперь у меня есть и другая мама!
– Дру-гая? – раздельно, тихо повторила Маргарита – и вдруг закричала во весь голос, почти завыла: – Уходи! Я на первый-второй не рассчитываюсь!
Этой ненависти в ее глазах Лиля больше не могла видеть. Бросилась прочь.
Она уже выскочила из комнаты, когда Маргарита, не сдержавшись, позвала: «Лиля!» – но тотчас сжала себе горло, словно хотела задушить этот позорный для нее жалобный зов.
А Родион все качался, наслаждался покоем, грелся под солнышком…
– Родя! – прервал его блаженную полудрему Лилин крик. – Уходим отсюда! Прощайте, мои милые!
Это было сказано полуотцветшим лилиям, а Родион всполошенно озирался:
– Что случилось? Что – прощайте? Почему мы уходим? Да что случилось-то, скажи? Куда ты?
– Тут короче! – Лиля бежала через парк, тропками, которые были почти засыпаны листвой, мимо пруда – настоящего помещичьего пруда, ничего подобного Родион в жизни не видел!
– Лиля, – не выдержал он, пытаясь остановить ее, – ты что, хочешь вот так уехать и все оставить?!
Он прикусил язык, поняв, что выдал себя, но Лиля даже не заметила его неосторожности: все бежала, твердя:
– Идем, я тебе сказала!
И даже не дала ему напоследок полюбоваться Домом с лилиями.
Всю обратную дорогу она молчала и не обращала никакого внимания на Родиона, который тоже был молчалив и угрюм.
* * *
После достопамятного разговора на свадьбе Лили, когда открылась вся правда, Тася была уверена, что улучшения их отношений придется ждать долго. Она не сомневалась, что Говоров теперь будет добиваться возвращения своенравной дочери домой, пусть и с неугодным супругом, и уж Маргарита, конечно, вцепится в Лилю обеими руками, отвоевывая свои права и утверждая свою власть над ней – чтобы досадить Тасе и показать, кто из них двоих дороже Лиле.
Однако дни шли, а Лиля, насколько было известно Тасе, и не собиралась возвращаться в родительский дом. Что-то там, значит, пошло не так…
Но и к Тасе она тоже не пришла.
– Да девчонка просто запуталась, – сказал однажды Дементий, который устал наблюдать, как мучается жена. – Ну сама посуди, ну как она первый шаг может к тебе сделать, когда помнит, чего наговорила в свое время?! Давай-ка сама к ней сходи. Да не с пустыми руками, а с материнской заботой. Миха, ты говорила, ее из дому выставил, в чем была? Ну так небось осточертело девчонке в одном и том же платьишке целыми днями ходить? Собери вещи и поезжай.
– Я боюсь, – в отчаянии призналась Тася.
– Так и быть, – по-стариковски, нарочно покряхтел Дементий. – С тобой поеду. И сопровождающие их, так сказать, лица!
Ох, как Тася на него посмотрела… Ради такого взгляда Шульгин на многое был готов!
В общежитие их пропустили без звука – Дементий Харитонович был персоной, в городе весьма известной. Показали, как пройти к комнате Камышевых.
Шульгин постучал – дверь открылась сама, хотя дома никого не было. Наверное, хозяева вышли ненадолго.
