– С Ритой развожусь – все, официально! – заявил Михаил. – С работы… С работы вряд ли снимут. Не те времена! Да и дети уже выросли, бояться нечего!
Шульгин покачнулся, почувствовал, что сердце болезненно заколотилось.
– То есть ты вот так все решил за меня?! – раздался неприязненный голос Таси, и Шульгину стало чуть легче дышать. – Да? То есть ты вот так взял и решил?!
Кажется, предложение Михаила не пришлось ей по нраву!
Слава богу…
– А ты меня спросил? – Гнев в Тасином голосе нарастал. – Ты… ты подумай о Шульгине! Он столько сделал для меня! В конце концов, он мой муж, Миша! И потом, он болеет!
Шульгин почувствовал, как у него похолодело лицо.
«В конце концов, он мой муж!»
Да, похоже, это для Таси именно в конце концов, на последнем месте. А о любви вообще ни слова не сказано…
Только о болезни! Значит, жалость? По-прежнему только жалость?!
Само собой, и Говоров не мог этого не заметить!
– Вот! – услышал Шульгин его гневный голос. – Про благодарность – это ты правильно, хорошо сказала. А про болезнь – это удар под дых! Дементий – мужик, ему жалость твоя не нужна! Так что ты разберись наконец: ты его любишь или жалеешь?!
«Вопрос хороший, – невесело подумал Шульгин. – Я на него ответа так и не получил. Да и сама Тася этого ответа не знает!»
– Тася, ты на меня смотри, а не в пол! – закричал Говоров, и Шульгин не удержался – заглянул в приоткрытую дверь.
Заглянул – и тут же отпрянул, увидев, как Говоров схватил Тасю в объятия и поцеловал.
На миг она замерла в его руках, прижалась, но тут же с силой оттолкнула:
– Миша, пусти!
Шульгин отпрянул за дверь.
Ему хотелось броситься на Говорова с кулаками – да и следовало бы поступить именно так! – но сердце вдруг так засбоило, в виски так ударило, что Дементий Харитонович понял: еще шаг – и рухнет без сознания к ногам друга-предателя и жены, которая его только жалеет, каждый день, каждый час их жизни унижая его этой жалостью.
– А когда он тебя целует, у тебя сердце так же выскакивает, как сейчас? – донесся до него хриплый от страсти голос Говорова.
Неловко зажимая под мышкой палку и букет, прислонившись к стене, Шульгин выхватил из кармана пузырек с таблетками, заглотил почти горсть – привычно, без всякой воды.
– Дяденька, вам плохо? – остановилась рядом какая-то толстушка с белыми капроновыми бантами в туго-натуго заплетенных косенках и в красном галстуке.
Он молча качнул головой и отдал ей букет. Девчонка смотрела на хризантемы так, будто никогда в жизни их не видела. А может, и не видела, кто ее знает…
Пролепетала: «Спасибо!» – и улетела по коридору, ног небось не чуя от радости.
Шульгин тоже не чуял под собой ног. Только… только по другой причине. И все же он заставил себя сделать шаг, потом еще – и вошел наконец в кабинет.
Скрип двери заглушил последние слова Михаила:
– Ну ответь мне!
Тася стояла полуотвернувшись, и ни муж, ни Говоров так и не узнали, что она ответила бы.
А может, и ничего…
Тася и Говоров вздрогнули и уставились на Шульгина. Вид у обоих был не виноватый, что было бы, пожалуй, вполне естественно, а недоумевающий. Словно оба хотели спросить у Шульгина: «А кто вы такой и чего вам здесь надо?!»
– Я вам не помешал? – с самым простецким видом спросил Шульгин, на всякий случай цепляясь за дверь, как за последнюю опору.
Тася, резко покраснев, поправила волосы, принялась снимать фартучек.
Говоров смотрел исподлобья, угрюмо.
Шульгин наконец отпустил дверь, встал у порога, налегая всем телом на палку, и сказал:
– Я вижу, Миха, протоптал ты дорожку в Дом пионеров! Я думал, ты вышел из этого возраста.
Говоров передернулся, но ничего не ответил.
Тася вскинула испуганные глаза:
– Дементий, ты слышал наш разговор?
Он помолчал, потом ехидно усмехнулся:
– А что, было что-то интересное?
– Нет, – качнула головой Тася и, бросив предостерегающий взгляд на Говорова, попросила мужа: – Поехали домой. Поехали!
Схватила с вешалки плащик и выскочила в коридор.
Шульгин остался стоять, где стоял, поглядывая исподлобья на Говорова и прикидывая, далеко ли ушла Тася и услышит ли, если муж даст в морду своему лучшему другу.
Однако стука ее каблуков слышно не было: видимо, замерла под дверью и гадает, что там происходит.
А ничего особенного не происходило: просто Михаил Говоров вдруг схватил за плечи лучшего друга и взмолился шепотом:
– Отпусти ее! Ведь не любит же!
Шульгин почувствовал, как по его лицу прошла судорога боли. И порадовался, что голос его не дрогнул, когда он посоветовал Михаилу:
– В другой кружок запишись, пионер.
И ушел вслед за женой.
За всю дорогу они не обмолвились ни словом. Шульгин ничего не спрашивал и не обвинял, Тася ничего не объясняла и не оправдывалась.
Молча вошли в дом. Тася сразу ушла на кухню – у нее, как и у всех женщин, было прочное и устоявшееся убеждение в том, что еда врачует любые душевные раны.
А Шульгин сел на кровать – на ту самую, куда так ни разу и не легла Тася, – и долго сидел там, глядя на их свадебную фотографию.
Он держит Тасю на руках; белые лепестки ромашек и легкие Тасины кудряшки касаются его лица, и смотрят Шульгин с Тасей друг на друга так, словно верят в чудо, надеются на него – и немножко боятся чего-то…
Правильно делали, что боялись. Чуда не произошло. Может, потому, что чудес в принципе не бывает, ну не способно на них провидение… Шульгину очень бы хотелось думать именно так, однако он понимал, что на провидение клеветать не стоит. При чем тут вообще какое-то провидение! Сам он во всем виноват. Может, и хороший человек, но не нашлось в нем чего-то такого, за что могла бы Тася его полюбить.
Он хотел, а она не смогла…
Значит, больше он у нее любви просить не станет.
Он вдруг вспомнил их поцелуи на морозе – поцелуи, пахнущие клубникой… Ох, как разгорелась тогда его надежда! Однако это был всего лишь мгновенный порыв – Тася прислонилась к нему, как стебелек в бурю прислоняется к стволу крепкого дерева, пытаясь отыскать защиту. Она искала защиту от неприязни и грубости Лили. Но дальше поцелуев дело так и не пошло. Уже дома она вновь замкнулась в себе – и вновь ушла спать на свой диванчик.
И Дементий в ту ночь лежал один, думая, что надо, значит, еще немного подождать, дать ей еще время.
Сколько еще нужно времени?! Сколько унижений он должен еще перенести?
