Но на сей раз Шульгин не сомневался, что Полищук рано или поздно появится в больнице…
Еще бы!
Однако надо было сделать хорошую мину при плохой игре. Ради Таси.
Удивиться!
– Как наш больной поживает? – улыбнулся Полищук.
– О! – удивился Шульгин. – Мирон! Проходи. Хочешь? – протянул ему миску с сырниками. – Тасенька делала!
Однако Полищук стоял с таким каменным лицом, что Тася поняла: дело тут серьезное.
– Ну, вы поговорите, а я пойду, – поднялась она и вышла из палаты.
Мирон наклонился над кроватью Шульгина.
– Сколько ж это мы не виделись?.. Повод, конечно, неприятный, но я рад, что ты позвонил. Тебе, кстати… – И протянул сетку с яблоками и бутылкой водки.
Вообще-то водку приносить в больницу запрещалось. Но это – смотря кому! Вот если дядя Ваня принес дяде Пете – это ни-ни! А если, к примеру, высокий чин из КГБ принес бутылку высокому чину из облпотребсоюза – это с дорогой душой!
– Пойдем выйдем, поговорим, – встал, опираясь на костыли, Шульгин.
Он осторожно двигался по коридору, стараясь не опираться на сломанную ногу.
– Нашли, кто это сделал? – осторожно спросил Полищук. – Что милиция говорит?
Ну и вопрос… Как будто сам не знает! На своем-то месте сидючи!
– Милиция – нет, – спокойно ответил Шульгин. – А я могу сказать. Угнал машину, испортил государственное имущество, нанес вред здоровью ответственного работника парень по имени Гарик Полищук.
Его спутник замедлил шаги.
– Как ты думаешь, на сколько это может тянуть? – спокойно поинтересовался Шульгин.
– Чего ты хочешь? – негромко спросил Полищук.
Шульгин взглянул на него в упор:
– Мне нужен пистолет Говорова. Тот самый – с отпечатками.
– Откуда ты про него знаешь?..
– Миха рассказал. И про Трухманова, и про тебя, – сообщил Шульгин.
– Зачем тебе пистолет? – заступил ему дорогу Полищук.
– Зачем? – повторил Шульгин. – Ну, скажем так: у меня с Говоровым свои счеты.
Полищук сверкнул на него глазами, но промолчал.
– Ну что? – весело предложил Шульгин. – Пойдем, по маленькой, а? У меня коньячок есть…
Полищук подумал – и кивнул.
Согласился – и не только на коньячок…
* * *
Тесть сказал: глаз с нее не спускайте! Он хорошо знал свою дочь, такую своевольную, избалованную, злопамятную!
Надо было сразу, около машины, отнять у нее ребенка и запереть в спальне. Вместо этого Родион так растерялся, что позволил ей самой войти в дом, зайти в свою комнату с Кирой на руках. Да еще и чемоданы туда внес… Хотел как лучше! Хотел помягче! Хотел загладить свою вину! И что получил? Лиля просто вытолкнула его из комнаты – и повернула ключ в замке. А Родион и новая няня, эта Римма-надзирательница, – остались, как идиоты, в коридоре и только и могли, что долдонить, как попугаи:
– Лиля, открой!
– Откройте, Лилия Михайловна!
Так прошло два дня, и вот Родион заметил, что Кира почти беспрестанно плачет. Раньше она, конечно, тоже плакала, однако сразу умолкала: видимо, когда Лиля ее кормила. А тут плачет и плачет…
– Молока не хватает, – сказала Римма, которая, похоже, и впрямь была опытной в обращении с детьми. И позвонила в молочную кухню, чтобы привезли бутылочки.
Родион метался под дверью, просил, умолял, бранился… Лиля не отвечала.
Наконец привезли питание для ребенка, и Римма появилась в коридоре.
– Сейчас откроет, вот увидите, – шепнула чуть слышно и постучала в дверь, – Лилия Михайловна! Девочка плачет, потому что голодная. Очевидно, у вас не хватает молока!
Родион не поверил ушам. Проскрежетал ключ в замке! Дверь открылась!
Лиля испуганно смотрела на Римму.
А та спокойно сказала:
– Моя дорогая, с молочной кухни привезли детское питание. Давайте девочку, я покормлю.
Лиля растерянно смотрела на нее. Наверное, надо было бы попросить принести питание сюда, покормить самой… Но она так устала! Руки болели все время держать на руках Киру, укачивать. Прилечь бы хоть на часок!
Она, как во сне, отдала ребенка няне.
Как ни странно, Кира мигом перестала плакать…
Лиля немного успокоилась. Да, без няни трудно, конечно. Ладно, пусть эта женщина покормит ребенка, потом можно подумать, что делать. А теперь – поспать! У Лили мутилось в голове и от усталости, и от потрясения, которое пришлось пережить.
Няня ушла, а Родион остался!
Что он, с ума сошел?!
– Так, уходи отсюда! – крикнула Лиля, пытаясь открыть дверь.
Родион захлопнул ее:
– Ты что? Подожди…
Попытался обнять ее, но Лиля вырвалась и закричала:
– Камышев, уходи! Уходи из этого дома. Или я уйду.
– Успокойся, – шептал он, – успокойся.
– Уходи! – упрямо повторяла Лиля. – И вместе мы жить не будем!
– Лиля, ну что такое ты говоришь! – Родион стиснул ее в объятиях, прижал к себе: – Выслушай меня, я тебя прошу.
– Не трогай меня! – Лиля упорно пыталась вырваться.
– Лиля, успокойся, ну зачем ты мучаешь и меня, и себя? – взмолился Камышев. – Ну вспомни, мы были счастливы с тобой!
– Не трогай меня! Не трогай! – Лиля кричала так, что крики эти разносились по всему дому.
Римма, унося девочку, приостановилась, вслушалась, покачала головой…
Бедная женщина. Но что делать? Товарищ Говоров сказал Римме, что она за девочку отвечает головой… Да, ребенок – сейчас самое главное. А Родион Петрович пускай с Лилией Михайловной разбирается. Товарищ Говоров хочет, чтобы они помирились, – ну вот и пускай мирятся. Как муж с женой!
Римма достала из теплой воды бутылочку, надела соску. Кира довольно чмокала, а по дому неслись крики, полные мольбы, страха, боли…
Римме казалось, что стены дома насторожились. Может быть, они такого не слышали. Может быть, слышали очень часто…
Нет, это не ее дело! Ее дело – ребенок!
Иногда Кира вздрагивала от этих криков, но вскоре они затихли.
Вот и хорошо, подумала Римма и приподняла девочку, чтобы срыгнула.
Ее дело – ребенок!
А там, в Лилиной старой комнате, на ее узкой кровати, Родион наконец добился от жены того, чего хотел.
Лиля располосовала ему щеку ногтями, но он не отступил, а почувствовал еще более сильное вожделение. Вот так же они когда-то с Веркой дрались. Жена… Верка, в смысле… Она ведь была постарше его… Лет на пять, кажется. Ну и спуску не давала. Вот с ней в самом деле было так: милые бранятся – только тешатся! Ничего, эта старая мудрость и в случае с Лилькой оправдается! Да в самом деле, надоело Родиону беспрестанно прощения просить, нежничать, заискивать, унижаться! Он ей муж! Он ее женщиной сделал! Она его женщина, его жена, и он заставит, за-ста-вит ее слушаться. Он получит свое, получит свое, вожделенное…
