— Думаю. — Сердито отвечаю я. — А почему тебя не взяли?
— А что я?
— Ты ж ударник.
— Во-первых, им нужен был гитарист. — Устало говорит Дима. — Во-вторых, они знали, что я не поеду. У меня здесь учеба, бизнес и Марья.
— Вот. Ты. Меня. Сейчас. Успокоил! — Восклицаю я.
— Прости, не подумал. — Он берет за руку растерянную Машку. — У вас просто все по-другому. Вы встречаетесь всего-ничего, одному из вас нужно было проявить инициативу. Если ты чувствуешь, что не сможешь ждать, позвони ему. Или если ревнуешь. А Пашка… Мне нужно было поговорить с ним, направить в нужное русло. Наверное.
Медленно выдыхаю, почти ненавидя себя. Голова готова взорваться.
— Дим, — перехожу на шепот, — отпроси меня, а?
— Я?
— Да, ты же сын владельца.
Он качает головой.
— Если ты думаешь, что ехать за Пашкой будет верным решением, то действуй сама. На мой взгляд, лучше сначала позвонить ему и поговорить.
— Зануда, — бросаю я ему, разворачиваюсь и стучусь в кабинет Людмилы Геннадьевны.
— Войдите! — Доносится оттуда.
Захожу, притворяю за собой дверь и сажусь на стул. Убираю волосы за уши, складываю руки на коленях. Примерный работник, не иначе.
— Рассказывай, Солнцева, что случилось? Что, в зале работы нет?
— Людмила Геннадьевна, мне нужно взять несколько дней за свой счет.
— Сейчас? — Она наклоняется на спинку стула.
— Да.
— Девочка, а кто ж за тебя работать-то будет? У нас и так персонала не хватает.
Ковыряю носком туфли мягкий ворс ковра.
— Мне очень нужно. Очень.
Женщина смотрит на меня пронзительно. Серо-стальные глаза глядят прямо в душу.
— Что-то серьезное?
— Эм… да…
— Ты больна?
Лихорадочно перебираю в голове варианты, какая хворь из мне известных больше сошла бы за правду. ОРЗ, конъюнктивит, птичий грипп, вирус Эбола?
— В общем, да. Мне… очень плохо. Плохо. — Руки сами поднимаются к горлу. Пожалуй, ангина подошла бы, как нельзя лучше. Да, буду косить на нее. Тяжело вздыхаю, изображая тяжелую долю больного.
— Анечка, — управляющая вскакивает с места, наливает воды в стакан и протягивает мне. — То-то я вижу, что ты сама не своя! Нервная какая-то, растерянная, бледная.
— Ох, — вздыхаю я и пью воду мелкими глотками, не забывая жалобно поглядывать на нее.
— Можешь мне признаться. Как женщина, я все понимаю, поверь. И вижу. Наша с тобой тайна, — она подмигивает, — если это, разумеется, тайна, дальше этого кабинета никуда не уйдет. Ты… беременна, да?
Очень трудно не подавиться в такой момент, поверьте мне на слово. Даже вода пошла носом.
— А… Я… — Слова еще не успевают слететь с моего языка, а вот голова уже согласно кивает.
— Так и знала! — Геннадьевна со всех сил ударяет кулаком по столу. — Кто он? Хотя, какое мое дело, не говори. Но если откажется принимать на себя ответственность, мы его заставим, уж ты мне поверь. В этом можешь на меня положиться. Ты ведь уже решила, оставишь его или нет?
— Я… Э… да.
— Вот и правильно! — Она забирает из моих рук стакан и ставит на стол. — Дети — великое счастье. Ты еще потом радоваться будешь, что у тебя доча или сыночек растет, самой себе спасибо скажешь, что выносила и родила.
— Д-да. — Киваю, понимая, что влипла. Живот-то я ей потом предъявить не смогу, не говоря уже о ребенке.
— Сильно тошнит? — Жалостливо склоняется надо мной начальница.
— Так… это… ой, сильно-о-о.
— Бедненькая. — Она возвращается за свой стол, садится и складывает руки на груди. — Давай так поступим. Эту недельку отдохни. Сходи в консультацию, сдай все анализы, пусть пропишут тебе витаминки. Там еще бесплатно целый набор полагается, так что требуй! Отдохни, выспись, приведи мысли в порядок, а потом возвращайся. Месяца до шестого сможешь работать по вечерам, после обеда уже не так тошнит, поверь. А декрет я тебе организую, Калинин — богатый, пусть платит.
— Вы… так добры!
Слышу, как в этот момент открывается дверь. Оборачиваюсь и вижу Диму.
— Ладно, иди, Анечка. — Щебечет управляющая, затем обращается к Диме. — Заходи, Димочка, что-то забыл?
— Только ключи возьму. — Он снимает ключ со стены, кладет в карман и придерживает передо мной дверь.
Я встаю и направляюсь к нему.
— И еще, Солнцева, — останавливает меня Геннадьевна, — не забывай, что тяжести тебе теперь поднимать нельзя. Бросай свой спортзал! И на соленые огурчики не налегай, быстро растолстеешь!
— Угу, — зажмуриваюсь так, что искры из глаз летят.
Влипла, так влипла. По самое не балуй.
Открываю веки и бочком протискиваюсь в дверной проем.
— Нет, — качает головой Калинин, закрыв дверь. — Скажи мне, что это не то, о чем я сейчас подумал.
— А что мне было врать? Оно само как-то так вышло: Геннадьевна предположила, я не стала ее разочаровывать. Зато смотри, как ласково она стала со мной теперь говорить.
— Ты улетевшая. Совершенно конкретно двинутая!
— Чувствую, что мне нужно обидеться. — Навалилась на стену. — Но мне нужна ваша с Машей помощь. Отвезите меня на железнодорожный вокзал, нужно купить билеты.
— Какие билеты?
— Нам с вами. До Адлера.
— Нам?!
— Ага. Вы же меня не бросите?
— Слушай, Солнцева, — улыбнулся Дима, — твои приключения, ты и разбирайся. Я, вообще, против всех этих игр в погоню и слежку.
— И вовсе это не погоня.
— Сама в это веришь?
— Да!
— До вокзала мы тебя довезем, так и быть. Но на большее не рассчитывай. Пошли, Маша уже в машине.
Покорно плетусь за ним.
— Раньше ты казался мне классным. — Ворчу, спускаясь по лесенкам. — А ты… Блин! Ни романтики, ни огонька! Вот не повезло-то Машке!
Калинин лишь усмехается.
— Работа у меня. Не могу я.
— Ты ведь однажды уже свел нас с Пашкой. Что тебе стоит помочь еще раз?
— Хватит канючить, Солнцева. Вы с Пашкой — два сапога пара. Двадцать лет, а ведете себя как два импульсивных подростка.
— Может, у меня порыв? Чувствую, что должна сделать что-то безумное ради любви! Не прощу себе потом, если не сделаю.
Мы выходим на улицу. Он оборачивается:
— Закрой долги по учебе. Чем тебе не безумство? Маша больше тебя переживает за твое будущее.
