– Юн, оно в паху джинсов, на обеих штанинах, на отворотах…
– И на трусах, и на носках, – сказал Юн. – И на кроссовках, внутри и снаружи. Застыло глянцевой коркой, как глазурь на керамике. Не знаю, что это такое, но его наберется достаточно, чтобы заполнить полую клюшку-«девятку».
Ральф не рассмеялся.
– Это не может быть сперма. Даже Джон Холмс в свои лучшие годы…
– Я знаю. И от спермы не бывает такого.
Он перелистнул фотографию на экране. Общий план пола в амбаре. Еще одна пластмассовая метка для вещественных доказательств (уже с цифрой 2) лежит рядом с раскиданной кучкой соломы. Во всяком случае, Ральф подумал, что это солома. Но почему-то почти вся черная. Ближе к левому краю снимка виднеется третья метка, размещенная на разлохмаченном тюке сена, явно провалявшемся здесь очень долгое время и тоже черном с одного бока, как будто его щедро облили чем-то едким.
– Это одно и то же вещество? – спросил Ральф. – Ты уверен?
– На девяносто процентов. И на чердаке есть еще. Если это сперма, то такая ночная поллюция достойна войти в «Книгу рекордов Гиннесса».
– Не может быть, – глухо произнес Ральф. – Это что-то другое. Во-первых, от спермы солома не чернеет. Так не бывает.
– Я тоже так думаю. Но я всего лишь сын бедного мексиканского фермера.
– Однако криминалисты проводят экспертизу.
Юн кивнул.
– Прямо сейчас.
– И ты сообщишь мне результаты?
– Конечно. Теперь ты понимаешь, почему я сказал, что чем дальше, тем больше странностей.
– Дженни назвала это необъяснимым. – Ральф кашлянул, прочищая горло. – И не просто необъяснимым, а сверхъестественным. Она именно так и сказала.
– Моя Габриэла предполагает то же самое, – ответил Юн. – Может быть, это женское. Или наше, мексиканское.
Ральф удивленно приподнял брови.
– Sí, señor
[9], – сказал Юн и рассмеялся. – Моя жена рано осталась без матери, и ее воспитывала abuela
[10]. Габи выросла на старинных легендах и сказках. Когда я обсуждал с ней расследование, она сразу вспомнила страшилище, которым в Мексике пугают непослушных детишек. Вроде как был человек, умиравший от туберкулеза, и один мудрый старик, ermitaño
[11], живущий в пустыне, сказал ему, что он сможет вылечиться, если будет пить кровь детей и растирать грудь и интимные части тела их жиром. Он так и сделал – и превратился в чудовище, и теперь живет вечно. Якобы он забирает только вредных и непослушных детей. Хватает их и запихивает в большой черный мешок. Габи мне рассказала, что, когда ей было лет семь, ее брат заболел скарлатиной и к ним домой пришел доктор, отчего у нее случилась истерика.
– Потому что у доктора был черный чемоданчик.
Юн кивнул.
– Не могу вспомнить, как его звали, это страшилище. Вертится на языке, но никак не дается. Теперь буду мучиться.
– Ты хочешь сказать, что убийца – чудище из детской страшилки?
– Конечно, нет. Хоть я и сын бедного мексиканского фермера, ну, или преуспевающего владельца крупнейшего в Амарилло автосалона, я все-таки не atontado
[12]. Фрэнка Питерсона убил человек, простой смертный, как мы с тобой, и почти наверняка это был Терри Мейтленд. Всему должно быть разумное объяснение, и когда мы его найдем, все встанет на свои места, и я снова смогу спать спокойно. Потому что от всех этих странностей мне как-то, знаешь, не по себе. – Он взглянул на часы. – Мне пора. Я обещал Габи свозить ее в Кэп-Сити на ярмарку ремесел. У тебя остались вопросы? Хотя бы один должен быть, потому что еще одна странность буквально бросается в глаза.
– У амбара были следы каких-нибудь автомобилей?
– Я сейчас говорил о другом, но, кстати, да. Были. Хотя нам они не помогут: слишком смазанные. Судя по ширине колеи, это мог быть тот белый микроавтобус, на котором Мейтленд похитил парнишку. Для «субару» широковато.
– Ясно. Слушай, у тебя в этом волшебном планшете сохранены все протоколы допроса свидетелей? Пока ты не ушел, открой мне протокол Клода Болтона. Он работает вышибалой в «Джентльмены, для вас». Хотя само слово ему не нравится, как я помню.
Юн открыл файл, покачал головой, открыл еще один файл и передал айпад Ральфу.
– Прокрути вниз.
Ральф так и сделал, случайно промотал дальше, чем нужно, вернулся и нашел, что искал.
– Вот. Болтон сказал: «Я помню еще кое-что. Вроде бы ерунда, но вообще стремно, если он и вправду убил того мальчика». Болтон сказал, что Мейтленд его поцарапал. Он поблагодарил Терри за то, что тот много сделал для племянников его друга. Они пожали друг другу руки, и Терри случайно задел Болтона ногтем мизинца по тыльной стороне ладони. Оцарапал до крови. Болтон сказал, что он сразу вспомнил свои наркоманские времена. У него были знакомые байкеры, которые специально отращивали на мизинцах такие длинные ногти, чтобы загребать кокаин. Так у них было модно.
– И это важно, потому что… – Юн выразительно посмотрел на часы.
– Может быть, и не важно. Может быть, это… – Он чуть было не сказал «несущественно», но удержался. Чем чаще он произносил это слово, тем меньше оно ему нравилось. – Может быть, и не важно, – повторил он. – Но как-то странно. Моя жена называет подобные совпадения конфлюэнцией. Когда Терри навещал отца в больнице в Дейтоне, его поцарапали точно так же. – Ральф вкратце рассказал Юну, как санитар поскользнулся на мокром полу, схватился за Терри и случайно его поцарапал.
Юн на секунду задумался и пожал плечами.
– Наверняка это обычное совпадение. И мне действительно надо идти, иначе гнев Габриэлы падет на мою бедную голову, и всем чертям станет тошно. И все-таки ты кое-что пропустил. Твой приятель Болтон тоже об этом упоминал. Прокрути вверх, и найдешь.
Но Ральфу не надо было ничего искать. Он и сам уже сообразил.
– Джинсы, трусы, носки и кроссовки… А рубашки-то нет.
– Именно, – сказал Юн. – Либо это была его самая любимая рубашка, либо у него не нашлось чистой на смену.
2
На полпути к Флинт-Сити Ральф наконец понял, чем его зацепила та желтая бретелька.
Он заехал на стоянку у винного супермаркета и позвонил Юну. Звонок сразу переключился на голосовую почту. Ральф не стал оставлять сообщение. Пусть человек отдохнет в свои законные выходные. Тем более Ральф уже понял, что этими мыслями ему не хотелось делиться ни с кем. Может быть, только с женой.
Бретелька бюстгальтера была не единственным ярко-желтым пятном, которое он выхватил взглядом из толпы в те секунды обостренного восприятия перед гибелью Терри; просто потом все смешалось в его сознании, когда Олли Питерсон вытащил револьвер из полинявшей почтовой сумки. Тут что угодно забудешь.
