Человек, который «некогда был крутым», — просто жалок.
Все это, думаю я, правильно и разумно. Избыток почтения к старшим почти неизбежно приводит к дурным последствиям. Я хочу, чтобы дочь любила меня, и не требую, чтобы она непременно разделяла мое пристрастие к ирландскому элю.
Отпрыски по-настоящему «крутых» людей — например в шоу «За кулисами» — кажутся смущенными и немного мрачными, когда рассказывают о своих отцах, которые по-прежнему играют рок. Как будто они вынуждены, против воли, присматривать за старшими — странными и капризными. Дети могут не знать, что такое «круто», зато они безошибочно способны определить, что такое «отстой».
Ни один ребенок на самом деле не хочет жить в «крутой» семье. Когда я был маленьким, «крутыми» считались родители, которые позволяли курить травку в доме и не запрещали дочерям спать с кем попало. Но, насколько я помню, мы, дети, считали таких родителей очень странными. Разумеется, от них была польза, но отчего они постоянно с нами возились? Почему не могли заняться своими делами? Втайне мы их ненавидели.
Тридцатилетие стало для меня жестоким сюрпризом. Я, честно говоря, не рассчитывал дожить до тридцати. Я всерьез воспринял догматы своей эпохи — «Не доверяй тем, кому за тридцать» и «Живи быстро, умри молодым», а потому был удивлен, когда обнаружил, что изрядно задержался на этом свете. Я сделал все возможное, с моей точки зрения, чтобы добиться противоположного результата, но вот мне перевалило за тридцать — и никакого «плана Б». Ресторанный бизнес привнес в мою жизнь стабильность — в том смысле, что я, по мнению некоторых людей, должен был регулярно просыпаться по утрам и куда-то идти, а героин придал ежедневным перемещениям ощущение цели. Я знал, чем буду заниматься каждый день в течение ближайших нескольких лет, — добывать героин.
Что касается моего первого брака, я скажу лишь, что фильм «Аптечный ковбой»
[34] — особенно линия Боба и Дианы — пробуждает во мне величайшую нежность. Это — напоминание о том, что даже в скверные времена люди могут быть счастливы.
Перевалив за сорок, я обнаружил, что по-прежнему дышу. Я признал это с разочарованием и смущением, даже почувствовал себя побежденным. «И что мне теперь делать?» Я избавился от пристрастия к героину и метадону и наконец завершил долговременный роман с кокаином. И где награда за подобное самоотречение? Почему мне так плохо? Воздержание выявило бессмысленность моего существования, дыру, которую я пытался заполнить различными химикатами на протяжении почти двадцати пяти лет.
В сорок четыре года, написав «Строго конфиденциально», я внезапно начал новую жизнь. Буквально только что я стоял над плитой и жарил на сковороде перец — а потом вдруг разом перенесся на край света. Я любовался закатом в Сахаре, преодолел КПП в Баттамбанге, а в Сиемреапе по моей спине расхаживали крошечные ножки. Я ужинал в El Bulli.
Незадолго до развода я устроил грандиозный переворот в квартире — приобрел новые полки, мебель, ковры, бытовые приборы (и прочие приметы нормальной счастливой жизни). Вещи, которых у меня не было с детства. В те времена я писал детективный роман, и мечты героев о доме с белым заборчиком отражали мои собственные устремления куда точнее, чем любая документалистика. Вскоре после этого я разом зачеркнул всю свою прошлую жизнь.
Это был период… перестройки.
Я помню ту минуту, когда понял, что хочу быть отцом.
Несложно хотеть ребенка. Я всегда, даже в худшие времена, тепло вспоминал о том, как отец нес меня на плечах по пляжу, направляясь к воде, и говорил: «Вот идет большая волна!» Я, пятилетний мальчишка, визжал от испуга и радости. Мне хотелось однажды таким же образом порадовать собственного ребенка и увидеть на его лице знакомое выражение. Но я хорошо знал, что не могу и не должен становиться отцом. Дети меня любили — например племянник и племянница, — но несложно было добиться их любви, будучи снисходительным дядюшкой.
Мое окружение уж точно не годилось для того, чтобы вырастить ребенка здоровым, и сам я никогда не чувствовал себя в достаточной степени сильным. Время от времени я думал об отцовстве, потом смотрел в зеркало и думал: «Возможно, ты и хочешь ребенка, но на самом деле просто к этому не готов». Большую часть жизни, честно говоря, я слишком усердно предавался саморазрушению и уж точно не мог принести пользу ближнему, а после выхода «Строго конфиденциально» положение лишь ухудшилось.
Не знаю, когда именно мне представилась возможность измениться. Наверное, после того как я совершил все возможные ошибки, испортил все, что только можно, и осознал, что никакое количество порошка не сделает меня счастливее и никакая обнаженная супермодель, никакая дорогая машина не улучшат мою жизнь. Тогда я начал меняться.
Момент истины наступил в крошечной квартирке на четвертом этаже дома на Девятой авеню, над рестораном Manganaro (по соседству с Esposito). Я лежал в постели с моей тогдашней девушкой и поймал себя на мысли, что мог бы завести от нее ребенка. Черт возьми, я не только был бы счастлив это сделать, но и не сомневался, что стал бы хорошим отцом.
Мы поговорили. Оттавия — так ее зовут — согласилась, что идея хорошая, хотя и сомневалась, что ей удастся быстро зачать.
— Детка, — сказала она с очаровательным итальянским акцентом — и с интонациями типичного ресторанного менеджера. — Ты немолод. Твоя сперма… эээ… мертвая.
Приготовившись к долгой кампании, мы решили взяться за дело, как только я вернусь со съемок следующего выпуска шоу. Из Бейрута.
Об этом я уже где-то писал. Если коротко, то мы с моей съемочной группой попали в центр военных действий. В течение недели мы прятались в отеле, прислушивались к разрывам бомб и чувствовали, как трясется пол. Пережив изрядную нервотрепку, мы были эвакуированы с пляжа американским десантным кораблем и отправились на торговом судне на Кипр. Телеканал великодушно предоставил нам частный самолет, чтобы мы могли вернуться домой. Никто из съемочной группы до сих пор не летал частными рейсами — мы спали, резались в карты и ели омлеты, приготовленные стюардессой. Когда мы приземлились в Тетерборо, штат Нью-Джерси, стояло серое, дождливое утро. В маленьком терминале нас встречали Пэт Янг — глава телеканала — и Оттавия, а также жены и дети членов съемочной группы. Было много объятий и слез.
Я привез Оттавию в свою маленькую квартирку, и мы зачали ребенка. Наверное, нет лучшего средства, чем восемь дней страха и отчаяния. Через несколько недель, когда мы сидели в машине, на пути в Лос-Анджелес, где я должен был принять участие в Top Chef в качестве судьи, Оттавии позвонил врач. У меня есть фотографии — я сижу на постели в отеле Chateau Marmont и держу пять разных тестов на беременность. Повсюду результат положительный, и на моем лице идиотская улыбка. Странно, но я совершенно не боялся. И ни разу с тех пор не передумал. Мне и в голову не приходило сказать: «Во что я ввязался?»
