– Ты влюбилась?
– С какой стати? – опешила я.
– Ну, не знаю… Мама говорит, у вас отношения.
– Какая мама?
– Твоя, естественно. Так и сказала: наконец-то дочка взялась за ум и нашла приличного мужика. Главное, чтобы налево не ходил.
– У мамы все мужики налево ходят, так что непонятно, чему она радуется.
– Как думаешь, у мамы с Максиком что-то есть? – вздохнула Олеська.
– Вот уж не знаю. Тут зависит только от того, полный он дурак или наполовину.
– Почему же сразу дурак?
– Ну, извини, – приглядываясь к подруге, сказала я. – Назовем его интересной личностью.
– Сейчас многие увлекаются йогой и как их там… эзотерическими практиками.
– Ага. По-моему, он увлекся спасением мамы.
– Так это неплохо! Значит, человек хороший. И вообще, должен ведь кто-то маму спасать.
– Наверное. По мне, ей бы завязать с выпивкой, и сама прекрасно спасется.
– Знаешь, иногда мне кажется, твоя мама права. Ты… как бы это выразиться… слишком прямолинейна. Вы с твоим Саввой в этом схожи.
– Савва уже мой? – подивилась я.
– А чей? Не мой же. Хотя, если честно, я бы от такого мужика не отказалась. Это не Кирюха. А про прочих даже вспоминать не хочется.
– Не хочется, не вспоминай. А еще лучше спи.
Она в самом деле вскоре уснула, а вот мне не спалось. Я думала то об убитом Олеге, то о портрете, который кто-то подменил, потом о Любаше и, конечно, о Савве. По мне, так я думала о нем слишком много. Убеждала себя, что тип он мутный и тратить на него часы отдыха не стоит, но все равно думала. Оставалось лишь гадать, почему. Конечно, парень он видный, тут Пелагея права, но, как я уже сказала, меня тянуло к мужчинам интеллигентным, а он во всех смыслах от этого светлого образа был далек. Ко всему прочему, бабник. Хотя тут я бы Пелагее не особо доверяла. Ко мне, к примеру, не подкатывал, если не считать поцелуя в машине. Или я не в его вкусе? Кажется, эта мысль всерьез обеспокоила.
В общем, сна не было ни в одном глазу, и, чтобы не беспокоить Олеську, я тихо выскользнула из комнаты, прихватив с собой «Занимательную математику». В кухне я поставила чайник и устроилась за столом, взобравшись на стул с ногами.
Не успела вода в чайнике закипеть, как появился Максик. Физиономия его светилась улыбкой, свою гриву он собрал в хвост на макушке и выглядел презабавно. Максик устроился напротив, вежливо спросив:
– Что читаешь? – Я показала обложку, он радостно закивал: – Ты удивительная девушка. А я Ремарка очень уважаю. Никто так не пишет о любви, как он.
– Ага, – сказала я, приглядываясь к тренеру. – Тут возник вопрос: у тебя с мамой отношения?
– У кого возник? – испугался он.
– У Олеськи.
– Нет у меня отношений с мамой, но Олеське об этом лучше не говори. Мы с твоей подругой не подходим друг другу.
– Почему это?
– Просто не подходим. В этом нет ничего обидного. Некоторые люди подходят друг другу, а некоторые не подходят совсем.
– Да ты что? Я и не подозревала, что так бывает.
Он весело хихикнул.
– Мама права: с тобой нелегко… Зато на тебя можно положиться.
– Лучше не надо. Мне, знаешь ли, своих проблем хватает.
– Да я так, для примера. Кстати, а ты Фейхтвангера читала?
Фейхтвангера я читала, а вот никто из моих знакомых не сподобился. И теперь я смотрела на Максика с интересом. Парень он, надо признать, занятный. В общем, мы разговорились. Сидели за столом, касаясь друг друга локтями, пили чай и болтали, стараясь не повышать голоса, чтобы не мешать спать остальным членам нашей коммуны.
Но, видно, все-таки помешали, потому что в кухне появился Савва, в трусах-боксерах и линялой футболке, заспанный и недовольный.
– Вам чего не спится? – спросил он, выпив воды из-под крана.
– В графине есть кипяченая вода, – сказал Максик. – Мама считает, из-под крана пить воду опасно.
– Твоя мама?
– Евина. Но я бы с ней спорить не стал.
– Какой дурак будет спорить с Евиной мамой, – совершенно серьезно сказал Савва, а я предложила:
– Может, выпьешь чаю?
– А это не помешает вашей беседе?
– Нет, – замотал головой Максик со счастливой улыбкой. – Нам не спится, и мы болтали о книгах.
– Максик читал Фейхтвангера, – сообщила я, хотя могла бы и помолчать.
– «Иудейскую войну»? – смог удивить Савва.
– Мне больше нравятся «Лисы в винограднике».
– Тоже ничего, – кивнул Долгоруков, и мы продолжили разговор. Только теперь втроем.
Я старалась больше слушать и поменьше говорить, чувствуя на себе взгляд Саввы, который почему-то смущал. Если честно, тянуло поумничать, то есть повыпендриваться, но, слава богу, обошлась без этого. Савва тоже особо не ораторствовал, вот Максику и приходилось отдуваться за троих, против чего он не возражал. Долгоруков продолжал смотреть как-то по-особенному, глаз с меня практически не спуская. У меня от его взгляда по спине мурашки бегали, должно быть, крупные, но было это почему-то приятно.
В какой-то момент мы молча уставились в глаза друг другу, и я не сразу поняла, как тихо стало в комнате. Примолкший Максик вертел головой от меня к Савве, а потом робко кашлянул.
– Не пора ли нам спать? – точно очнувшись, сказала я, поспешно поднимаясь, и добавила: – Спокойной ночи.
Позорным бегством это не выглядело, хотя, безусловно, было очень к этому близко. Забравшись под одеяло, я мысленно бормотала что-то невразумительное, и тут Олеська спросила с обидой:
– Ты где была?
– В кухне читала, чтобы тебе не мешать.
– Читала она… а то я не слышала. Ты читала, и Савва с Максиком с тобой. Вот так всегда: мужики возле тебя крутятся.
– Как же, крутятся. А кто у меня Кирюху увел?
– Ты его сама бросила. И припоминать мне это нечестно. Ты же сказала, что не сердишься. Да и кому нужен Кирюха, – в досаде закончила она, отвернулась к стене и затихла.
А вот моя совесть не дремала. Я чувствовала себя во всем виноватой. Но больше всего раздражала собственная глупость, ведь давала зарок в сторону Саввы даже не смотреть – и нате вам, устроила переглядки. Теперь он точно решит, что я в него втюрилась. Самое обидное, это подозрительно похоже на правду.
Утром мое настроение ничуть не улучшилось, потому что, едва позавтракав, подруга заявила:
– Ева, я, пожалуй, домой отправлюсь. Не вижу смысла здесь торчать.
– Ты же не просто так торчишь, – начала я, но Олеська махнула рукой:
