– Николай Петрович, мы догнали вас на самолете. Василий Иосифович приказал любыми средствами вернуть вас в Москву.
– Мне нельзя в Москву.
– Николай Петрович, он вас ждет. Вы даже не представляете, как он рвет и мечет!
Поезд вот-вот тронется, надо что-то решать. Я пытаюсь найти для себя последнюю зацепку:
– Там мои вещи. И потом, за мной, скорее всего, следят.
– Черт с ними, и с вещами, и вашим шпиком. Надо лететь.
Была не была! Соскакиваю с поезда. Бежим на привокзальную площадь. Там уже ждет джип. Мы в него – и на военный аэродром. У самолета в нетерпении мечется Константин Ширинян, мой теперешний зять. Наконец взлетаем. Погода мрачная, самолет идет низко, постоянно проваливается в воздушные ямы. Поднимается тошнота. Короче, когда я переступаю порог кабинета Василия Сталина, то имею в прямом и переносном смысле очень бледный вид. Но он не обращает на это никакого внимания. Истерично кричит:
– Кто?! Кто вас брал?
– Они не назывались, но в разговоре один из полковников упомянул фамилию Огурцов.
– Ах, Огурцов! Ну, хорошо…
Хватается за телефон и набирает какой-то номер. Из трубки слышен голос:
– Генерал-лейтенант Огурцов у аппарата…
– Вы не генерал-лейтенант Огурцов, вы генерал-лейтенант Трепло. Это я вам говорю, генерал-лейтенант Сталин!
Тот явно с испугом:
– Товарищ генерал! Это ошибка.
– Я с вами разговаривал два часа назад. Спрашивал, где Старостин. Вы сказали, что не знаете, где он.
– Действительно, не знаю.
– Как вы не знаете, когда вам докладывали с вокзала, что его отправляют в Краснодар.
– Вас кто-то ввел в заблуждение.
И тут Василий, уже успокоившись, отчеканивает:
– Меня ввел в заблуждение Старостин, который сидит напротив. Но вы должны знать, что в нашей семье обид не прощают.
И бросает трубку.
У меня одно желание – побыстрее умыться и отоспаться. Но командующий не унимается:
– Николай Петрович, сегодня «Динамо» играет с ВВС. Идите пообедайте, и поедем на футбол. Сейчас мы их всех там накроем.
Я не выдерживаю:
– Василий Иосифович! Дело зашло слишком далеко. Я не думаю, что мне следует появляться на людях. Это будет с моей стороны наглостью. Я дал уже две подписки и вдруг приду на футбол, да еще вместе с вами. Вы представляете, чем это грозит?
– Да, представляю. Но на ту пощечину, какую они мне нанесли, арестовав вас, я должен ответить пощечиной.
Когда я за вас боролся, знал, что в вашей семье трусов нет. Рассчитываю, что и сейчас вы это мнение подтвердите.
Игра пошла ва-банк. Подъезжаем к «Динамо» – ворота стадиона настежь, все сразу навытяжку: «Здравия желаем, товарищ генерал!» Входим в центральную ложу, которая забита до отказа. При появлении Василия все поднялись с мест.
– Познакомьтесь, – говорит он мне, – это генерал Огурцов. А это, – обращается к генералу, – Николай Старостин, которого вы сегодня утром выслали из Москвы.
Побагровевший Огурцов демонстративно покидает ложу.
– Видите, – обращается ко всем Василий, – какой он нервный? Значит, чувствует свою вину.
Остальные офицеры следуют примеру Огурцова.
Наше присутствие в первом ряду центральной ложи вызывает повышенное любопытство болельщиков на трибунах. Я жадно оглядываю такой родной мне стадион «Динамо». Вспоминаю 1928 год, день его открытия, когда сборная Москвы выиграла Спартакиаду народов СССР. Я, как капитан команды, получил приз за первое место – диплом с подписью Енукидзе.
Чувствую, что Василию не сидится. Он говорит:
– Пошли, они все в буфете. Входим в буфет.
– Ну вот, вы от нас, а мы к вам, – бросает Василий, заказывая бутылку коньяка.
Генералы встают и уходят в ложу. Обслуга в недоумении. Никто ничего не понимает.
– Ну, все, – подводит он итог. – Выпейте кофе, а я добавлю водочки, и пойдем к команде. Считаю, что мы им отомстили.
После всего происшедшего я более ясно осознал, в какую тяжелую историю он меня втянул, и даже не хотел предполагать, чем она может закончиться. Все осложнялось тем, что как раз в это время Василий был в опале: на рыбалке, когда он с друзьями глушил гранатами рыбу, осколками одной из них ранило его и убило военного летчика, говорили, что личного пилота Сталина. После этого отец очень рассердился на сына. Василий считал, что Берия преподнес этот инцидент специально в искаженном виде, чтобы поссорить его с отцом.
Думаю, на другой день после посещения стадиона, в «трезвый» утренний час, некоторые сомнения закрались и в голову Василия. Он сказал:
– Отец на меня обижен. Но Светлана с ним в хороших отношениях, надо ее подключить к борьбе за вас. Поедемте к ней. Она сможет поговорить с отцом.
Мне показалось, он опасается, что Берия, как и в случае с рыбалкой, поспешит использовать удобный момент и убедить Сталина, что его сын окружает себя бывшими политическими преступниками, от которых его надо изолировать.
Светлана нам обрадовалась. Странно, но меня сразу узнала, а ведь с момента последней встречи прошло лет пятнадцать. Она, естественно, тоже не помолодела, но выглядела хорошо. Суровая, по манере говорить очень напоминала отца: слова роняла тихо и скупо.
Мы просидели у нее около двух часов и уехали, заручившись обещанием помочь нам.
Обратной дорогой я пытался убедить Василия, что мне целесообразно находиться в Майкопе и там ждать результатов.
– Если все будет хорошо, вы всегда сможете прислать за мной самолет, и я буду в Москве на следующий же день.
– Нет и нет! Это похоже на капитуляцию. В нашей семье так не поступают.
Чувствовалось, что под словом «семья» подразумевался отец.
На следующее утро Василий сказал мне за завтраком:
– Берия улетел из Пицунды. Отец остался там. Я сегодня вылетаю к нему. У меня есть несколько неотложных вопросов, и одновременно я постараюсь поговорить о вас. Будете дожидаться моего возвращения в Переславле-Залесском, на нашей военной базе. Никто вас там не тронет. Берите с собой жену и дочерей. С вами поедет мой адъютант Полянский. Отдохнете, половите рыбу в Плещеевом озере…
Для меня его предложение было достаточно заманчиво, потому что рядом, буквально в 18 километрах – деревня Погост, где в то время жили мать и сестра с детьми.
Василий вызвал майора Полянского:
– Возьмите в сопровождение две машины охраны. Одна из них пойдет впереди, другая – сзади. В середине поедет Николай Петрович с семьей. Охрана нужна на случай, если по дороге люди Берии захотят арестовать Старостина.
