Поход в номер 317 отеля «Амбрус», классическая музыка по телефону, Теория зла… Нет, с нее хватит.
Поэтому, подходя к дому, она ускорила шаг. Пара великанов с рекламного щита приветствовала ее своей неизменной, раз навсегда зафиксированной улыбкой. На мгновение она отвлеклась от тяжелых мыслей и вдруг спохватилась, что изменила давней привычке.
Не позаботилась об ужине для бродяги, который обитал в переулке у дома.
Вот он, растянулся на ложе из картонок. В коконе одеял спит спокойным сном младенца. Мила подошла. Сунула руку в карман, вытащила немного мелочи, хотела положить у его ног. Но на ум неизбежно пришло то, что Бериш говорил о Теории зла. Этот акт великодушия очистит совесть того, кто его совершает, но не факт, что пойдет на благо тому, для кого предназначен. Ведь бродяга, упорствуя в саморазрушении, может потратить деньги на очередную бутылку вместо того, чтобы купить себе горячей еды.
Но Мила все-таки положила монеты.
По сути, этот человек был похож на нее. Тоже неустанно боролся с мерзостями мира. Как аскет или средневековый рыцарь. Вонь была его броней, заставляла врагов держаться подальше.
И Мила препоручила бродягу его снам – или кошмарам. Войдя в парадную, вдруг заспешила. Скорее схватила ключи. Она устала, не спала бог знает сколько времени, разве что урывками, в сумятице последних дней. Она отдавала себе отчет, что все ее чувства искажены.
Но прежде чем позволить себе отдых, она должна увидеть дочь.
Мила назвала ее Алисой, как героиню книги, которой зачитывалась в детстве. Двусмысленной, опасной сказки, истории параллельного, скрытого мира, вроде того, какой она посещала каждый день. Страны, о существовании которой нормальные люди даже не подозревают.
Свет в доме был погашен, монитор компьютера создавал светящийся ореол вокруг Милы, которая в одном халате растянулась на постели.
Алисе исполнилось шесть лет. И если бы ее матери нужно было как-то ее охарактеризовать, она бы сказала: «внимательная». Смотрит на тебя глубоким, пристальным взглядом, словно понимает то, что в ее возрасте должно бы представлять загадку.
Но, в отличие от Милы, Алиса была очень чуткой к чужим эмоциям. Всегда знала, что именно нужно сделать, чтобы утешить кого-то или выказать приязнь. Эти движения выходили за рамки условностей, часто приводили в недоумение.
Однажды в парке какой-то мальчик разбил коленку и расплакался. Алиса подошла к нему и, не говоря ни слова, стала собирать пальцами его слезы. Сначала с земли, потом с одежды, потом со щек. Собирала по одной и складывала в платочек. Сначала мальчик не обратил внимания, потом воззрился на нее в изумлении. Стоял и терпел, забыв о ссадине, перестав плакать. Когда он совсем успокоился, Алиса тоже прекратила свое занятие, улыбнулась ему и ушла, унося с собой сокровище слез. Мила была уверена, что у мальчика осталось ощущение потери. То, что ты отбрасываешь, я собираю – в следующий раз он хорошенько подумает, прежде чем предаваться отчаянию из-за такой малости.
Мила смотрела через монитор компьютера, как ее дочь спит в другой постели, в другом доме. Она повернулась спиной к объективу скрытой камеры, но по подушке разметались длинные волосы, и Мила знала, что они пепельные.
Как у ее отца, сказала она себе без всякой нужды.
Вместе со всем, что связано с Подсказчиком, имя этого человека было изгнано из ее жизни. Ни одного, ни другого, ни того, что они сотворили с ней, Мила забыть не могла, однако раз навсегда запретила себе произносить их имена.
Был момент, во время беременности, когда она даже подумала, что ей удалось все преодолеть. Воображала, что сможет зажить спокойно и безмятежно – она и дочка. В тот период она даже стала испытывать что-то по отношению к другим, чувствовала себя как слепая, которой вернули зрение. Но это продлилось недолго. Достаточно, чтобы понять, что ей никуда не укрыться от зла, не убежать так далеко, чтобы не настигла тьма.
После родов способность к сочувствию исчезла.
Тогда она поняла, что ошиблась: то, что она девять месяцев ощущала себя снова принадлежащей к человеческому роду, было заслугой девочки, не ее. Поэтому решила, что для Алисы не будет полезно расти рядом с такой матерью, как она, – не то чтобы вообще не способной испытывать эмоций, но не способной проникать в ее чувства. Она страшно боялась, что не поймет, когда девочка грустит, или тоскует, или нуждается в ее помощи.
Первые месяцы были ужасны. Ночью девочка просыпалась в колыбельке и плакала. Мила оставалась в постели, не спала, но совершенно не в состоянии была сочувствовать, сострадать такому отчаянному зову. Полное отчуждение чувств мешало понять, в чем нуждается столь хрупкое создание. Она у меня задохнется во сне только потому, что я не возьму в толк, что ей плохо, говорила себе Мила.
Через несколько месяцев она попросила бабушку Алисы взять на себя заботы о внучке.
Инес овдовела, у нее была только одна дочь, Мила. Хоть уже и немолодая, она все-таки приняла внучку. Время от времени Мила навещала их. Как правило, оставалась на ночь, а утром уходила.
Ее общение с Алисой было сведено к минимуму. Мила пробовала поцеловать ее или приласкать, как любая нормальная мама. Но это выходило у нее так натянуто, что даже девочка чувствовала себя неловко, да и не требовала от матери особой нежности.
Мила спрятала свою дочь.
Спрятала скорее не от остального мира, а от самой себя. Поставить микрокамеру в ее комнате и проверять время от времени, все ли у нее в порядке, – всего лишь способ искупить вину, загладить свое отсутствие в ее жизни. Но иногда происходило что-то такое, из-за чего все возвращалось к исходной точке, усилия оказывались тщетными, и Мила чувствовала свою ущербность.
Разве ты хорошая мать, если не знаешь, как зовут любимую куклу твоей дочери?
Одна из эффектных фразочек, срывающих покров с докучной правды. Услышав это изречение из уст бесчеловечной матери, Мила никак не могла от него отделаться.
Поэтому вгляделась в монитор. Нашла ее на полу, возле тумбочки. Куклу с рыжими волосами, с которой Алиса никогда не расставалась, – наверное, она выпала у девочки из рук, когда та засыпала.
Мила не помнила, как ее зовут, а может, никогда и не знала. Нужно это выяснить, пока не слишком поздно. Она сознавала, что от этого не станет лучшей матерью, у нее и без того хватает изъянов. Но ей не терпелось исправить хотя бы этот.
Пока она раздумывала на данную тему и обещала себе измениться, глаза у нее начали слипаться. В ушах зазвучала музыка, которую она слышала по телефону в отеле «Амбрус». Сладость мелодии на этот раз взяла верх над зловещим смыслом послания. Она отдалась на волю оставшихся в памяти нот, убаюкивающих, усыпляющих. Усталость навалилась на нее, как теплое одеяло. Последние обрывки мыслей смешивались с видениями первого сна.
Но, уже засыпая, Мила увидела на мониторе, как чья-то рука скрылась под кроватью ее дочери.
