На блокнот, в котором парень что-то рисовал во время допроса.
На листке был изображен прямоугольный пятиэтажный дом с рядом эркеров наверху. Высокий портик и множество окон.
За одним из них виднелась человеческая фигура.
55
Он хотел извиниться.
Но после коротких переговоров в кабинете, где происходил допрос, – пока он еще наслаждался маленькой победой над Джоанной Шаттон – Бериш потерял ее из виду. Может быть, она вернулась в Лимб, может быть, поехала домой. А скорее всего, где-то скрылась, потому что не хочет с ним говорить.
Как ему только пришло в голову приплести дочь Милы, когда они сцепились в коридоре? Крайне жестоко с его стороны. Он не имел никакого права.
Но Саймон Бериш был также убежден, что коснулся оголенного нерва. Иначе почему агент Васкес так раскрылась перед ним? Почему рассказала о бродяге, которому приносит еду; почему призналась, что следит за дочерью на расстоянии? Почему Мила исповедалась ему в грехах?
Все хотят поговорить с Саймоном Беришем, припомнилось ему.
В том числе и Мила, и Майкл Иванович.
Входя в квартиру, которую он делил с Хичем, спецагент все еще слышал голос пиромана.
Что такого в огне, Майкл?
Все, что каждый пожелает увидеть.
Бериш бросил ключи на стол и, не зажигая лампы, погрузился в кожаное кресло, стоявшее у окна. Холодный, призрачный свет фонаря проникал с улицы. Бериш распустил галстук и, наступая носком на пятку, сбросил башмаки. Хич улегся у его ног.
Нужно позвонить Миле. Не только извиниться: ему было что рассказать. В Управлении он не был до конца откровенен: рисунок в блокноте – не единственный результат допроса.
Татуированные знаки на руках Ивановича навели его на мысль. Символы особой речи – огненного языка, нанесенные на кожу иероглифы, ждущие расшифровки. И Бериш говорил с ним на том же жаргоне, для непосвященных невнятном.
Что еще говорил тебе твой учитель?
Что иногда надо спуститься в глубины ада, чтобы узнать правду о себе.
Бериш был уверен, что это говорил не Майкл Иванович, пытающийся прикинуться сумасшедшим.
И что там, в глубинах ада, Майкл?
Вы суеверны, агент?
Этот странный вопрос и просветил его. Несвоевременный, выпадающий из контекста. Пироман пытался передать ему послание. Но его устами вещал Кайрус.
Я – нет. Почему ты спрашиваешь?
Иногда, если знаешь имя демона, достаточно позвать его, и он ответит.
Спецагент был убежден, что в этих бредовых фразах содержится ключ к разгадке, с их помощью можно определить, что за дом практически машинально нарисовал Иванович. А главное – определить, что за смутная фигура маячит в окне.
В полумраке своей квартиры Бериш различил шорох струящейся сверху воды. Шелест дождя, но только у него в голове. Хорошо бы он смыл, напрочь вымыл мысли, крепко укоренившиеся там.
И вместе с шорохом струящейся воды пришло воспоминание.
Свет в старом доме, расположенном в недорогом квартале, уже не горел. Буря разразилась около шести, и сразу стемнело. У Сильвии поднялась температура, и Саймону пришлось выйти, чтобы купить антибиотик. Обычно такие заботы брал на себя Гуревич – Джоанна была права, новичок действительно оказался дельным. Он ходил за покупками, платил по счетам и иногда ужинал с ними. Бериш выдавал его за младшего брата, который время от времени приходит в гости.
Но тут сложилась чрезвычайная ситуация.
Саймон чувствовал, что в этом его вина. Следовало тщательнее проверить аптечку, предусмотреть любую неожиданность. Там имелись бинты, пластырь, аспирин и противовоспалительные. Но не антибиотики. Было рискованно оставлять Сильвию одну, он так никогда не делал. Однако из-за бури Гуревич застрял в пробке и мог приехать не раньше чем через два часа.
Весь день Сильвия металась в бреду. Вначале Саймон использовал подручные средства – влажный компресс на лоб, парацетамол. Но это не помогало. Ей становилось все хуже.
И вот, под зонтиком, в одной рубашке, он побежал в конец квартала, где располагалась аптека. Ждал своей очереди, не отводя глаз от окна: оттуда частично был виден вход в дом, хотя если бы кто-то залез в окно, этого Бериш бы не разглядел. Поэтому он волновался.
Расплатившись, схватил бумажный пакет и, даже не раскрыв зонтик, рванулся домой. Прибежал мокрый насквозь. Перепрыгнул через несколько ступенек с отчаянно бьющимся сердцем, боясь, что самые худшие его кошмары сбудутся, едва он переступит порог. Открыв дверь, сразу кинулся в спальню.
Но Сильвии там не было.
Он инстинктивно потянулся к пистолету, паника мешала рассуждать здраво. Хотел громко позвать ее, но сдержался. Дождь хлестал в стекла, обрушивался на дом буквально лавиной. Бериш заглянул в гостиную и увидел ее.
Сильвия стояла у окна, ночная рубашка от пота прилипла к телу. Она не слышала, как Саймон вошел, и не обернулась. В обеих руках, как неподъемную тяжесть, она держала трубку.
И говорила с кем-то по телефону.
Вначале Саймон не понял всего значения сцены. Подошел и увидел, что она не говорит. Слушает.
– Кто там? – спросил он, встревоженный.
Она вздрогнула. Обернулась к нему – на лбу испарина, взгляд воспаленный, вся дрожит в ознобе.
– Телефон зазвонил, я встала, чтобы ответить. Но трубку уже повесили.
Он осторожно взял трубку у нее из рук и услышал короткие гудки. Потом проводил ее в постель, подумав, что телефонный звонок ей почудился в горячечном бреду.
Ты хочешь начать новую жизнь?
Это услышала Сильвия по телефону в тот вечер? Кайрусу ли принадлежал голос, проникший в самое сердце девушки, которую жизнь не баловала? Господин ли доброй ночи убедил ее довериться теням и пойти в номер 317 отеля «Амбрус»?
Сидя в кресле у себя дома, Саймон Бериш много лет спустя предавался привычной, утешающей муке наваждения, которое, как старый друг, вежливо похлопывало его по плечу: смотри, мол, не забывай меня.
Взамен предлагалась надежда. Скорбная, безумная надежда.
Несколько лет назад каким-то вечером на какой-то неделе какого-то месяца зазвонил телефон. В трубке слышались завывания бури и шум дождя. Первым побуждением было выглянуть в окно: убедившись, что в небе ярко светит луна, Бериш понял, что дождь шумит далеко – очень далеко.
Посреди потопа он вроде бы уловил чье-то дыхание.
Потом связь оборвалась, оставив его наедине с жестоким сомнением. Мурашки по всему телу означали, что – да, то была она. Хотела напомнить ему о том вечере, когда ее терзала лихорадка, а дождь лил в три ручья.
С той поры Бериш уже не мог покоряться судьбе. То, что она, возможно, жива и здорова и у нее все хорошо, должно было бы его утешить. В конце концов, хоть одна из его молитв услышана. Но появился в его жизни новый вопрос.
