Леннарт решительно сел на диван и посмотрел в окно. Смотреть было не на что, однообразное зеленое поле, а он смотрел, и довольно долго. Улоф выключил приемник, подошел, сел рядом и положил ладонь ему на предплечье.
– Слушай, тут такое дело…
– Ну?
Леннарт покосился на Улофа. Тот по-собачьи склонил голову набок. Взгляд беспокойный и виноватый.
– Что… чересчур интимно? Танцевать, что ли, чересчур интимно?
– Ну нет… или… вообще-то да… наверное.
Улоф убрал руку и уставился в стол.
– Мы же спим вместе.
– Да. Спим. Но это другое дело.
– Другое, да. Я знаю. Ты, наверное, прав… – Он почесал в голове. – Ну, прости. Песня такая… нашло на меня.
– Что тут извиняться? Я, может, тоже хотел бы… ну и все такое.
– А ты и вправду танцевать не умеешь? – спросил Улоф после долгой паузы. – Никогда не учился?
– Нет… Меня тошнило от этих уроков.
– А меня мать научила. Лет, наверное, в четырнадцать-пятнадцать.
– Да… моя-то мать в балерины не годилась, если ты помнишь…
– Еще бы не помню. Ясное дело, помню.
Леннарт помрачнел, и Улоф пожалел, что ляпнул про мать. Надо было подумать… Маму Леннарта лягнула лошадь, и Улоф прекрасно ее помнил: рано постаревшая, прихрамывающая женщина с палочкой.
Не надо было вообще затевать этот разговор. Теперь-то все встало на свои места – он вспомнил. Когда он с Ингелой и Леннарт с Агнетой ходили на танцы, Агнета всегда танцевала с другими кавалерами. Леннарт ссылался то на спину, то на колени и сидел в баре. Улоф думал – из-за застенчивости.
– Ну что, – сказал он, меняя тему. – Пойдем попробуем нашу штуковину?
Леннарт кивнул.
Улоф двинулся к двери и почувствовал на плече руку Леннарта. Он обернулся.
Леннарт погладил его по щеке.
– Извини.
– Не за что извиняться. – Улоф прижал руку Леннарта к щеке и улыбнулся. – Как есть, так есть. Плохо, что ли?
«Штуковина» лежала на складном столике у входа. Улоф, разумеется, знал, как правильно: «айпод с динамиками», но, поскольку не умел с ним обращаться, предпочитал нейтральное название – «штуковина».
А вот Леннарт с современной техникой на «ты». Мобильные телефоны, компьютеры… Улоф оправдывал себя тем, что у дочери Леннарта Гуниллы хватало терпения объяснить отцу, что к чему, в то время педагогические таланты Анте не простирались дальше одной-единственной фразы: «Читай инструкцию».
Улоф сел на складной стульчик и одобрительно кивал, глядя, как Леннарт подключает прибор. И у Леннарта настроение улучшилось: всегда приятно делать то, что ты умеешь, а другие не умеют.
– Здорово ты с этим управляешься, – подсыпал сахара Улоф.
– Показать?
– Ну, нет, пусть уж это будет твоя епархия. А я тебе покажу, как танцевать. Как-нибудь.
Леннарт улыбнулся, подумал и кивнул.
– А почему бы нет? Super trouper?
[6]
– Muy bien, gracias.
– De nada, senor…
Леннарт нажал на кнопку. Улоф откинулся на стульчике и зажмурил глаза. После нескольких легких аккордов послышался несравненный голос Агнеты Фельтскуг:
Lay all your love on me…
Отдай мне всю твою любовь…
Muy bien.
Очень хорошо.
* * *
Эмиль немного успокоился, но категорически отказывается рассказать, что его огорчило. Как только Стефан или Карина начинают спрашивать, он зажимает уши и начинает жужжать.
Стефан сунул руки в карманы и в который раз посмотрел на горизонт. Ничего. Пустота. Так не может быть. Конечно, на Земле встречается что-то подобное – пустыня, например. Или море. Но трава? Раз трава, значит, должны быть цветы, кусты, насекомые…
А если мы не на Земле?
Смехотворная мысль. Прибыл космический корабль, погрузил четыре кемпера с машинами и обитателями, отвез в какое-то, мягко говоря, странное место… а инопланетяне, чтобы новоселы не затосковали, гоняют по радио старые шведские хиты. Как в плохом фильме. Или ладно, в хорошем фильме, но в действительности такое не случается.
Кто-то включил на полную громкость Lay all your love on me… Стефан никогда не был большим поклонником АВВА, – во всяком случае, никогда не вслушивался, а сейчас вдруг заметил, что рефрен звучит почти как церковный хорал, нечто сакральное. Псалом или молитва.
– Папа… тут нет птиц.
– Похоже, ты прав.
– Фу, как глупо. А как же мы будем уокделяйничать? И деревьев нету. А что есть?
– Ну… люди пока есть. Кемперы есть. И машины.
– Но ведь наверняка еще что-то есть, да?
– Должно быть…
Как и многие самые интересные игры, игра Уокделяйн придумалась случайно. Стефан измерял расстояние между сарайчиками – надо было представить проект и получить разрешение на строительство. Натянутый шнурок прошел через маленькую рощицу на участке, всего несколько деревьев. Не успел Эмиль пройти вдоль шнурка и двух шагов, как увидел зяблика. Еще через шаг – буквально из-под ног вспорхнула трясогузка. А когда дошел до Стефана, оба засмеялись – на дереве, к которому был привязан шнурок, застучал дятел, да с такой скоростью, что даже слово «застучал» не подходит. Не застучал, а застрекотал.
Шнурок не стали снимать – установили, что, когда идешь вдоль шнурка, птицы попадаются гораздо чаще. С тех пор Эмиль каждый день ходил по шнурку, ставя ноги по обе стороны, и то и дело поднимал голову. Как-то раз он шел «по шнурку» с родителями, и Стефан начал напевать: «Because you are mine, I walk the line»
[7], после чего игра получила название Walk the line. Уокделяйн.
– Стефан… – Карина поднялась с диванчика. – Как хочешь, но мы должны разузнать, что там есть…
– Должны-то должны… хорошо бы. Но маленькая деталь: у нас нет навигатора. А здесь… посмотри сама – ни единого ориентира. Заблудиться легче легкого. Но ты, разумеется, права: надо что-то предпринимать. Сидеть на месте – много не высидишь.
Карина ущипнула себя за кончик носа и задумалась.
– А может быть, можно… или…
– Погоди, – перебил ее Стефан. – Я знаю, что мы сделаем.
– Что, папа? – Эмиль, не дождавшись немедленного ответа, начал теребить отца за рукав. – Что?
Стефан посмотрел на сына и улыбнулся:
– Уокделяйн.
