Иной раз дочь кажется ей совершенно чужим человеком, а подчас между ними возникает взаимопонимание такой пугающей силы, что напоминает телепатию. Изабелла рассматривала некрасивые ягодицы воображаемых соперниц в борьбе за купальную лесенку, и вдруг ей вспомнились последние кадры из «Мучениц» – содранная кожа. Может ли быть случайностью, что Молли буквально через пару секунд задала этот странный вопрос?
Может быть, это как-то связано с тем, что произошло в Брункебергском туннеле? Но Молли тогда было всего два года. Вряд ли она что-то помнит.
Говорит, что не помнит.
Они жили тогда на четвертом этаже на Биргер Ярлсгатан, в четырехкомнатной квартире. Петер уехал на сборы и должен был вернуться через три дня. Изабелла пила кофе с приятелями в кафе «Сатурнус» или шла поесть ланч в изысканный «Стурехоф». Куда бы она ни пришла, на нее со всех сторон сыпались комплименты – ах, какая у вас очаровательная девочка! Потрясающий ребенок!
Она не жалела сил, чтобы принарядить Молли для этих прогулок. Молли сидела в легкой трехколесной коляске, напоминающей беговую, а Изабелла играла роль молодой и гордой мамы. Она совершенно точно знала, что от нее ждут, и лепила образ в соответствии с ожиданиями.
Но по вечерам дома ее охватывала паника. Ксанор помогал только временно. Молли была сложным ребенком: у нее то и дело возникали приступы ярости, когда она брыкалась и крушила все вокруг себя и при этом кричала так, что у Изабеллы звенело в ушах и она с трудом боролась с нелепыми импульсами: сунуть Молли в стиральную машину или шваркнуть о парадную, с лепным фризом стену.
Она жила не своей жизнью. Она жила жизнью, которая ее тяготила: окружение казалось фальшивым и бессмысленным. Изабелла всей душой проклинала себя за глупость: с чего она решила, что ребенок поможет ей избавиться от чувства одиночества?
От одиночества никуда не деться. Это она поняла давно. На шикарных раутах, где рекой льется шампанское и она в центре мужского внимания, в пентхаузах, на широченных кроватях с балдахинами, куда она приходила в надежде через постель обрести кого-то, кто поможет ей избавиться от чувства, что кожа ее – непробиваемая скорлупа, отделяющая душу от всего живого.
Ребенок… Ей казалось, что ребенок – само собой разумеющееся средство от одиночества. И во время беременности была почти счастлива. Но когда Молли родилась, почти сразу между ней и девочкой начала расти стена… в конце концов, что такое ребенок? Никакого волшебства. Еще одно человеческое существо в этом и без того перенаселенном мире. Ни больше ни меньше. К тому же постоянно требующее внимания и ничего не дающее взамен. Это было ошибкой – рожать.
Хуже всего было, когда Молли спала, а Изабелла, не находя покоя, бродила по квартире из угла в угол. Останавливалась перед репродукцией «Герники» и не двигалась с места – полчаса, час, изнемогая от рвущей душу тоски.
В один из таких дней Молли проснулась в полдесятого вечера, и унять ее было невозможно. Изабелла в то время чувствовала себя особенно скверно, и, как ни странно, в этом захлебывающемся детском бунте содержалось некое утешение, вполне конкретное и замечательно рифмующееся с ревущей тоской у нее в душе.
Она взяла Молли на руки и начала обход квартиры, комнату за комнатой, потихоньку напевая все известные ей колыбельные мотивы.
Ничто не помогало.
На пятом круге взгляд ее упал на газовую плиту и толстую пачку приготовленных на выброс старых газет. А что, если зажечь все конфорки, швырнуть на них газеты и, как Юнатан в «Братьях Львиное сердце», выброситься из окна с Молли в объятиях? Красивая смерть… Мысль была так соблазнительна, что ей пришлось пару раз боднуть дверцу холодильника, чтобы прийти в себя.
В таких случаях помогало только одно, и то не всегда. Она одела кричащую и отбивающуюся дочь, схватила коляску и вызвала лифт. Крик Молли отдавался невыносимым эхом по всем лестничным площадкам.
На улице она посадила Молли в коляску, пристегнула и пошла по Биргер Ярлсгатан. Стоял сентябрь, было уже темно. Впереди призывно сиял Стуреплан, неизменная тусовка золотой молодежи, но Изабелла охотнее дала бы грязному хряку, чем показала свою дочь в таком состоянии. Очаровательную крошку, настоящую принцессу…
Миновала кинотеатр «Зита». Люди оглядывались на заходящуюся в крике Молли и пожимали плечами. Изабелла втянула голову в плечи и ускорила шаг. Люди, черт бы их всех побрал, повсюду люди… Недоуменные, осуждающие, унизительные взгляды. Чтобы прекратить публичную демонстрацию издевательства над ребенком, она свернула на Туннельгатан и пошла к Брункебергскому пешеходному туннелю, где, как ей показалось, людей вовсе не было.
В первый момент Изабелла выдохнула с облегчением: здесь и в самом деле было пусто. Туннель освещен, замкнутая перспектива, поскрипывание коляски… все было бы замечательно, если бы не Молли. Она дергалась и истошно вопила. Изабелле показалось, что гранитные стены сдвинулись, чтобы ловчее перебрасываться оглушительным, апокалиптическим эхом. Через несколько секунд Изабелла поняла, что близка к помешательству. Она остановилась посреди туннеля и медленно отняла ладони от ручки коляски. Несколько раз сжала и разжала пальцы, повернулась на каблуках и с опущенными плечами пошла назад.
Не успела она сделать и десяти шагов, как крик за спиной внезапно прекратился. Она, не оглядываясь, прибавила шаг. Изабелла шла все быстрее и быстрее, и с каждым шагом с плеч ее будто медленно ссыпалась, оседая на выложенный плиткой пол, чудовищная, невыносимая тяжесть. На выходе из туннеля она выпрямила спину и шла, будто надышавшись веселящим газом, – легко и даже вприпрыжку.
Томас, знакомый швейцар в баре «Шпион» на Стуреплане, провел ее через задний ход. Изабелла проскользнула в зал, подошла к стойке и заказала тройной виски. Выпила одним духом и попросила повторить.
Кто-то с ней заговорил, и она поддержала разговор. Потом подошел другой парень. Она шарила глазами по залу, искала, кого бы снять. Наверное, выбор в VIР-зале получше, но туда попасть нелегко – зависит, кто дежурит.
На нее накатила волна эйфории, хотелось смеяться и танцевать. Какой чудесный вечер… мешала уже давным-давно впитавшаяся чуть ли не в скелет модель поведения. Она постаралась унять бурлящее веселье. Сидела и с деланым равнодушием по глядывала по сторонам.
И только когда она выпила до дна и заплатила за второй стакан виски, до нее начало доходить. Реальность провела ледяными пальцами по спине и начала бормотать в уши что-то невнятное.
Прошло больше часа, как она оставила свою малолетнюю дочь одну в туннеле.
Что я наделала?!
Она, покачнувшись, встала и огляделась, чувствуя, что глаза отстают от движения головы. Какие-то темные тени мелькают в приглушенном свете, то и дело взрывается отвратительный, порочный смех, молниями вспыхивают белые, точно покрытые фосфором зубы. От тел вокруг нее густо поднимались испарения подавленного страха и извращенной похоти.
Изабелла вышла из бара, бросилась, не дожидаясь светофора, через улицу, и ее оглушил отчаянный вой автомобильного сигнала – чуть не угодила под такси. Время съежилось в комочек – прошло больше часа, но она даже не сомневалась, что вот сейчас она войдет в туннель, возьмется за ручку коляски и покатит притихшую Молли домой. Способность рассуждать сузилась до тонкой ниточки, на одном конце которой была она, на другом – Молли.
