– Слушай, Стефан… Это потрясающая история… но почему ты решил рассказать ее именно сейчас?
– Да почему… вот почему. В ту ночь я спал в постели с родителями. Спал… нет, не спал. Как только я закрывал глаза, тут же рядом с кроватью появлялся Белый и манил меня рукой. Это продолжалось довольно долго. Много ночей, прежде чем я решился вернуться в мою спальню. И каждый раз мне было неимоверно страшно.
Стефан поморгал, прислонился спиной к стене и посмотрел Карине в глаза.
– Я видел его. Там, в поле.
Теперь она поняла. Она смутно помнила соседского мальчишку, с которым играла в детстве. Ленивый, но изобретательный тип, играть с ним было весело, но потом он почему-то изменился. Вечно испуганный, дерганый – с ним стало неинтересно.
– Пробую понять… – тихо сказала она. – Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что мы все… умерли? Что мы мертвы?
– Я ровным счетом ничего не имею в виду. Рассказываю, что я видел. И я не хочу, чтобы этот… это существо приближалось к Эмилю.
– А он тоже видел?
– Да. И это хуже всего.
* * *
Свобода.
Петер внимательно изучил вымеренную им площадку для лапты. Биты, теннисные мячи, штрафные платы, конуса. Почему ему пришло в голову, что хорошо бы поиграть в лапту? Ясно почему – желание что-то сделать, поднять дух, чтобы люди почувствовали себя получше. Пободрее и повеселее. Петер Сундберг, гид человечества по райским кущам хорошего самочувствия.
Свобода.
Опять мерещится тот момент – пенальти в матче с Болгарией. В сотый раз посмотрел на пустой горизонт – похожее ощущение. Ощущение бесконечного вдоха, бесконечной свободы – он испытал его еще до того, как дурак вратарь ринулся в противоположный угол. До того, как он стал героем матча.
Свобода.
Здесь Бога нет. Это точно. Он вроде бы должен испугаться – но не испугался. Наоборот. Бог, который в отместку направил стрелу в сердце несчастного крольчонка, Бог, который позволил отцу разгромить их кемпер? И они тоже вряд ли бы уцелели, если бы дядя Йоель не вызвал полицию… тот ли это Бог, который должен утешать и защищать слабых? Нет. Этот Бог – не более чем некое Всевидящее Око, он заставляет Петера совершать поступки и смотрит, чем все кончится. А теперь этого Всевидящего Ока нет. Никто за ним, Петером, не наблюдает.
Свобода.
Он может делать все, что захочет. Поле бесконечно. И что предпринять?
А вот что: расставить пластмассовые конусы, очертить игровую площадку и бегать, набирая очки. Собственно, это и есть его жизнь в миниатюре.
Петер взял в руки биту, размахнулся и точным, выверенным ударом послал мяч в поле. Проследил траекторию полета, увидел, как мяч опустился на траву, пару раз подпрыгнул и замер.
И какая разница, куда он пошлет этот мяч? На все четыре стороны – пустота, одинаковое зеленое поле. Это нелегко осознать, но надо попытаться.
* * *
Карина пошла за Эмилем – и приняла решение. Она не может пассивно сидеть и ждать, что как-то все образуется. Это не похоже на нее. Она должна сама узнать, что творится там, за горизонтом. Короче – взять машину и сесть за руль.
Она присела на корточки у кемпера. Дети лежат рядышком и шепчутся. Выглядит очень трогательно. Эмиль повернулся к ней – в глазах слезы, а на лбу нарисован черный крест.
Оказывается, не так уж трогательно – она чуть не потеряла сознание.
У Карины уже успела сформироваться своя теория насчет этих крестов. Их вычеркнули. Что означает крест? Очень просто: объект, помеченный крестом, следует убрать. Изъять из жизни.
Боже мой… она овладела собой и сказала, насколько могла, спокойно:
– Эмиль, пора поесть… не знаю, как назвать – завтрак. Или ланч.
Эмиль посмотрел на Молли, будто спрашивал разрешения. Та благосклонно кивнула, и этот кивок утвердил Карину в решении. Молли – неподходящая компания для Эмиля.
Эмиль выбрался из-под кемпера.
– Ты тоже вылезай, Молли.
Эмиль потянул ее за руку.
– Пошли, мама.
– Подожди, малыш. Молли! Ты можешь вылезти?
– А зачем?
– Затем, что я хочу с тобой поговорить.
Молли опустила лицо в траву и потянула носом.
– А мне и здесь нравится. Здесь очень хорошо. Можно цветы нюхать.
Карина с трудом натянула на лицо улыбку.
– Как бык Фердинанд… Это забавно, Молли, но я прошу тебя вылезти.
Эмиль опять потянул Карину за руку. На этот раз довольно сильно.
– Мама, ну зачем ты? Пошли…
Карина вырвала руку. Эмиль опустил голову и побрел к своему вагончику. Молли посмотрела вслед и спокойно спросила.
– А это срочно?
– Да. Довольно срочно.
– Почему?
– Потому что мне надо приготовить еду, а я не могу. Не могу, потому что не работает плита. Я прошу тебя вернуть мне газовый шланг.
– А что это такое – газовый шланг?
– Ты прекрасно знаешь, что такое газовый шланг, потому что ты его взяла.
Молли нахмурилась и замолчала.
– Ты будешь толстой, если будешь есть еду, – наконец сказала она.
– Что? Что ты несешь?
– Ты растолстеешь и не сможешь летать.
– Я и не хочу летать.
Молли зевнула и посмотрела Карине прямо в глаза долгим, немигающим взглядом.
– Ясное дело, хочешь. Прямо на солнце.
Повернулась и уползла на другую сторону кемпера. Чтобы увидеть ее, пришлось бы лечь на траву.
Карина так и продолжала сидеть на корточках со странным чувством – будто сердце ковырнули маленьким грязным ногтем.
* * *
Стефан изо всех сил грохнул кулаком по металлической мойке. Электрический разряд прошил руку от мизинца до локтя. И что? Если бы он и вправду был мертв, вряд ли почувствовал такую боль.
Он выпрямился. Какого черта… никакой я не мертвый. Абсурдная мысль. И даже если я мертв, если мертвы все остальные – чем их состояние отличается от жизни? А если человек жив… или, по крайней мере, уверен, что жив, – он может что-то предпринять.
Он вышел из кемпера и взял из машины бинокль. Опустил лесенку и поднялся на крышу вагончика. Лесенку надо бы поменять – в лицо сыплются хлопья ржавчины. Но пока держит.
Осмотрел окрестности – и засмеялся. Нервным, чуть ли не истерическим смехом, потому что ему стало очень не по себе – настолько странен был открывшийся ему вид. Их маленький лагерь на фоне бесконечной зеленой равнины наверняка казался нелепой аномалией, горстью кубиков, случайно свалившихся с неба.
