— Положи на стол. — Сухо ответил солдат.
Слуга стал складывать на стол седла, роскошное ламбрийское оружие, великолепную ламбрийскую броню, сбрую. Солдат чувствовал себя нехорошо, но сразу в уме прикидывал, сколько это стоит. Сумма выходила немалая. На секунду он даже забыл о боли в ноге.
— Господин… — Ёган замялся.
— Ну?
— Вот тот, что у стола лежит…
— Ну?
— Сапоги у него хорошие.
— И что?
— Мне в пору.
Волков посмотрел на его коротковатые грязные штаны и босые ноги, а молодой Ёган снимал наголенник как раз с левой ноги. Любое прикосновение к которой вызывало боль. Чуть подумав, солдат сказал:
— Бери.
Тот Ёган, молодой Ёган, отложил наголенник и удивленно посмотрел на солдата, спросил:
— Вот те сапоги вот этому босяку? Да ему и онучи счастьем были.
Волкову захотелось двинуть парню кулаком в физиономию, еле сдержался. Только рыкнул:
— Снимай дальше. И сапоги снимай, и поаккуратней.
Он чувствовал себя все хуже. Видимо, действительно потерял много крови. Ёган взялся за левый сапог. Волков уперся в лавку руками и сквозь зубы произнес:
— Тяни.
Парень с трудом стянул сапог с ноги и сказал:
— Бог ты мой, да он весь в кровище.
Волков тяжело дышал и молчал.
— Кровь обмыть нужно, — сказал Ёган, — сейчас сестру позову.
А таверна тем временем наполнялся людьми. Пара теток смывала кровь с пола, еще одна шевелилась у очага. Ёган большой раздевал трупы, собирал вещи, складывал их на стол рядом с Волковым. Вскоре большой стол был завален, а сам Ёган уже ходил в красивых сапогах.
— Господин, — произнес он вкрадчиво, — я у них деньги нашел. Два талера. И медь.
— Что все, что ли?
— Все, что нашел. И вот еще, что в сапоге было, — отвечал Ёган, протягивая солдату бумажку.
— Что там?
— Не знаю, я не грамотный. Буквы какие-то.
— Кинь на стол, — сказал солдат. Ему было сейчас не до бумажек. — Ты в конюшне был?
— Был, господин. Кони кормлены и ваш, и ихние. Все седла и уздечки я сюда принес.
— Хорошо. Теперь мне надо болт из ноги вытащить.
Глаза мужика округлились:
— Ох, господин, не знаю, смогу ли. Руки у меня грубые.
— Ты и не должен. Коновал мне нужен и кузнец, видишь? — Солдат указал на черную, от крови, палку. — Кузнец нужен, обрезать ее. А потом щипцы нужны, наконечник достать.
— В Верхней Рютте есть и кузнец, и коновал.
— Бери коня и скачи. Скажи, что бы инструменты брали.
— Коня? Мне?
— Верхом ездить умеешь?
— Умею.
— Ну, так давай.
— Я бегом, господин. — Он кинулся бегом из харчевни.
«Старается, надеется заработать какую-нибудь деньгу помимо сапог», — подумал Волков.
Пришел молодой Ёган, принес чистые тряпки, присел рядом и стал рассматривать торчащий из ноги болт. Сказал:
— Сейчас сестра воду принесет. — Помолчал и спросил: — А не страшно вам было одному с дезертирами биться?
— Мне сейчас не до рассказов. Мне сейчас монах врачующий нужен. И лекарства нужны.
— Лекарств у монахов много. Тюки, травы, мази, банки разные.
— Бери коня одного из конюшни. Скачи, попроси лекарств, если сам приехать не сможет.
— Лекарств? А каких?
— Чистотел в порошке, сарацинской воды, маковых капель, сухой ромашки. Запомнил?
— Нет. Какой воды?
— Сарацинской, болван. Он должен знать, они ее делают. Если спросят денег — скажи, что заплачу, сколько скажут.
А коня с седлом брать?
— Бери с седлом.
Парень обрадовался и убежал.
Волков увидал молодую женщину, которая несла большую глиняную чашку горячей воды, которая обжигала ей руки. Солдат узнал ее. Этот она лежала между столом и лавкой, а ламбриец ставил на нее ноги. Она была высокой, не худой, Волков не назвал бы ее красавицей, но другие его сослуживцы девиц таких обожали. Грудастая, с крепким задом и сильными бедрами. Волосы светлые, с заметной рыжинкой, а под глазом у нее был синяк, и ухо левое было сине-фиолетового цвета. Одежда была ее замызгана и заношена, если у нее был муж, то он ее явно не баловал. Женщина поставила чашку воды на стол рядом с солдатом.
— Вот, вы просили, — чуть пришепётывая произнесла она.
— Я просил ведро.
— Ведро? — Удивилась молодуха. — Куда ж вам ведро, вы ж не барыня. — Волков заметил, что у нее нет зуба.
— Это тебя дезертиры били? — Спросил солдат, рассматривая ее лицо.
— Ага, по глазу и по уху, — кивнула девица.
— А зуб?
— Нет, зуб это меня теленок в детстве боднул.
— А ты замужем?
— Нет, сваты сто раз приходили, да папка не благословляет.
Она чуть повернулась, чтобы уйти, а Волков машинально всей пятерней схватил ее за зад. Зад у нее был молодой, крепкий, словно каменный.
— Эй, чего это вы лапаетесь? — Девушка оттолкнула его рукой, возмутилась и пристыдила его: — Из них кровь хлыщет, палка из ноги торчит, а они все туда же, лапаться.
Она гордо вскинула голову и пошла прочь. Отступившая на пару секунд боль вернулась снова, и солдат вспомнил первого в своей жизни вербовщика — одноглазого сержанта и его фразу: «Раны, болезни и смерть к контракту прилагаются».
Раньше паренек в таких заведениях не был. Впрочем, он и в других не был, а уж в таких чистых и светлых тем более, но он знал, что именно здесь, в таверне «Дверь настежь», сидит настоящий вербовщик, поэтому он и пришел сюда. Вербовщиков было несколько, он узнал их сразу, в ярких одеждах и начищенных латах они втроем сидели за чистым столом. Перед ними горели свечи и стояли тяжелые глиняные кружки.
— Эй, — окрикнул парня крупный мужик в замызганном камзоле. — Ты чего тут?
— Я к вербовщикам, — ответил мальчик. Мужик молча указал направление пальцем, но парень и без него уже знал, куда идти. Обходя столы с шумными и не очень посетителями, он подошел к столу, где сидели военные.
— Так-так, — сказал одноглазый, седой мужчина, — никак еще одна птаха летит в наши силки. Так ты к нам, солдат?
Одним глазом он уставился на парня, двое других тоже разглядывали его, и все улыбались.
— Ну да, я завербоваться хотел, — произнес мальчик.
— Ну что ж, мы можем записать тебя в отряд капитана Блоха. Мы вербуем добрых парней для капитана Блоха.
