— Сержант Удо, — сказал солдат, забирая из рук сержанта кольчугу, — а что ты делаешь в моей комнате, когда меня нет? Никак воруешь?
Тот, что сидел на кровати, встал, отбросил сбрую, взял в руки копье. Он был почти с сержанта ростом. Откормленный, румяный, морда наглая. Усмехаясь, сказал:
— Мы своё берем.
— Уходите, — сказал Волков, — иначе завтра расскажу барону.
— А, может, нам барон разрешил? — Сказал сержант Удо.
— Вот я завтра у него и спрошу.
— А, может, и не спросишь, — загадочно произнес мордатый стражник.
— Так значит, грабите постояльцев на земле барона, — солдат улыбнулся.
— Никого мы не грабим, — ответил стражник, — за своим пришли.
— За каким своим? Что-то я тебя тут не видел, в харчевне, когда тут ламбрийцы живые были.
— Тут были мои люди, — сказал сержант.
— А, так вы за деньгами мертвых пришли? — Догадайся Волков.
— Да, за деньгой мертвых, я их офицер и должен отследить, что бы родственники погибших получили свою долю добычи.
— Я им занесу, — произнес солдат.
— Мы сами им принесем, — сказал мордатый стражник, — и сами посчитаем, сколько с тебя взять.
«А что им будет, если они меня сейчас убьют? — Подумал Волков. — Кто их будет судить? Барон будет? Не будет. Никто не будет. Убьют и всё. Для них эти вещи — огромное богатство».
Солдат четко понял, что по-хорошему эта встреча уже не закончится. Но он попытался ещё раз:
— Завтра я принесу ваши деньги, здесь добра талеров на сто. Семьям ваших людей причитается десятина.
— Никому ты ничего не принесешь, — сказал мордатый стражник уже без ухмылки, — мы всё заберем и всё сами посчитаем.
Волков, как бы невзначай, взялся за эфес, но ни как обычно, а как бы наоборот: большим пальцем от гарды, а не к ней.
— А ну не тронь железо! — Зарычал мордатый.
Тот, что копался в куче добра, тоже встал на ноги. Он тоже бы рослый и тоже был крупный.
— А ну-ка стойте, — вдруг заорал Ёган, хватая от стены ламбрийское копье.
Лучше бы он этого не делал. Держал он его, как крестьянин грабли.
— Стойте, — продолжал орать Ёган, — сейчас к Барону побегу. Доложу, что вы разбойничаете.
Сержант и стражники повернулись к нему, глядели на него, смеялись, один из них спросил:
— А не зарезать ли нам тебя, смерд?
Стражник, скорее всего, шутил, но Волков не стал выяснять, шутит он или нет. Зашипел меч, вылетая из ножен, и по ходу руки со всей силы солдат ударил в нос мордатого, снизу вверх, через зубы. Удар запрокинул стражнику голову. Он выронил копье, схватился за лицо руками, заорал.
Обратным движением меча второму Волков ударил по древку копья. Тот был не собран, копье держал некрепко, оно упало на пол, звонко хлопнув. Сержант вылупил глаза, схватился за эфес. Волков плашмя шлёпнул его мечом по руке. Сухо и коротко сказал:
— Отрублю.
Стражник, уронивший копье, присел и попытался его поднять. Волков наступил на древко. Стражник упорствовал. Тогда Волков чуть толкнул его бедром, и тот уселся на пол. Мордатый, отплевываясь кровью, потянул с пояса фальшион и заорал:
— Убьем его, он мне зуб чуть не выбил!
Солдат не стал дожидаться, пока тот достанет оружие. Он сделал выпад прямой и быстрый. Меч вошел в мощную ляжку здоровяка на два пальца, и Волков чуть-чуть провернул его. Он знал, какой это производит эффект.
— А-а-а! — Заорал мордатый, роняя фальшион. Кровь залила ему штанину.
Сержант снова было хотел вытащить меч, но Волков снова шлёпнул его по руке, окровавленным мечом забрызгав сюрко и произнес:
— Я не шучу, отрублю руку.
Сержант несколько секунд стоял и смотрел на него.
— Уходите, — твердо сказал Волков.
— Что расселся? — Заорал Ёган и древком копья ткнул сидевшего на полу стражника. — Не зли моего господина!
Стражник встал, поднял копье и подставил плечо раненому товарищу, вывел его. Сержант еще пару секунд постоял, глядя на солдата, затем тоже вышел. Ёган вслед им выкинул из комнаты копье и фальшион мордатого, заорал в трактир:
— Трактирщик, отдай этим болванам их барахло.
— Болванам? — Спросил его Волков. — А что ты будешь делать, когда я уеду?
— Да мне теперь тоже уезжать придется, — отвечал Ёган. — Если останусь, они меня повесят.
— Ну и дурак же ты, — сказал Волков и сел на кровать.
На него вдруг навалилась усталость, как после боя:
— Ты насчет обеда распорядился?
— Нет.
— Распорядись. И коней почистить не забудь.
— Не забуду.
Волков повалился на кровать и вздохнул глядя в потолок.
— А чего вы вздыхаете? Вы молодец. Вон, как этих дуроломов угомонили. Их обе наши деревни и все окрестные хутора ненавидят.
— Надо съезжать отсюда.
— А чего?
— Да ничего, вот только друзей у меня тут все больше и больше с каждым днем. Как бы не убили.
Он сел на кровати, стал вытирать меч от крови тряпкой:
— И найди-ка мне купца. С такой кучей барахла никуда не деться. Может, бежать приспичит. Тогда все это бросить придется. А не хотелось бы.
— Конечно, не хотелось бы. Тут деньжищ-то сколько… После обеда съезжу в Рютте, там всегда хоть какой-нибудь купчина да есть.
Купец и впрямь был «хоть какой». Убогая повозка с драным верхом, в которую был впряжен полумертвый от усталости и старости, почти слепой мерин. Сам же купец был молод, костляв и энергичен. Но после того, как Волков спросил:
— Сколько у тебя денег?
Купчишка как-то сразу сник и даже сгорбился.
— Оборотных денег мало, мой старший партнер не дает мне развернуться.
— Я хотел продать тебе коня. Боевого. Он дорогой. Сколько у тебя денег?
— А как бы взглянуть на коня?
— Пошли.
Они вышли из трактира и зашли в конюшню.
— Вот этого я продаю, — сказал Волков, показывая гнедого.
— Да, это боевой конь, — сказал купец, вздыхая.
— Именно. Я и сам, покупая этого коня, торговался бы. До двадцати пяти. Я бы взял его за двадцать пять. Тебе отдам за двадцать.
— Шутите?! Он что, больной?
Волков поднял с земли кусок навоза, показал его купцу:
— Разбираешься?
— Ну не так, чтобы… Я не конюх… Я…
— А я конюх. Этому коню пять лет. Смотри сюда: все зубы целы. — Он показал зубы коня. — Всю жизнь в стойле стоял, не надрывался. Не ранен, не болен, хорошо кован. Отличная выездка. С умом будешь торговать — двадцать пять за него получишь.
