– Думаешь, ему нужны конкретные люди?
– Или конкретные способности, – сказал Эли.
– Есть идеи?
Эли сжал пальцы.
Определить способности умершего ЭО было невозможной задачей.
Способности носили гиперспецифический характер и определялись не только тем, как погиб человек, но и причиной его желания жить.
Эли мог строить догадки, но ненавидел гадать. Это было опасно и неэффективно. Научные догадки все равно остаются догадками, а не заменой личного опыта. Бумажные подсказки могут сказать вам многое – но посмотрите на Сидни и Серену Кларк.
Одинаковый околосмертный опыт – глубокое погружение в замерзшее озеро – привел к двум совершенно разным способностям. Люди были индивидуальны. Их психология была специфической.
Хитрость заключалась в том, чтобы стремиться к неопределенным формам. Сфокусируйтесь только на очертаниях, широчайших условиях и соберите достаточно, чтобы найти рисунок, картину.
– Найди мне все, что сможешь на этих троих, – сказал он, протягивая руку к фотографиям. – Может, они и мертвы, но это не значит, что у них не осталось секретов. – Эли заметил коробку у ног Стелла. – Что это?
Стелл подтолкнул ту своей туфлей.
– Это все убийства, которые соответствуют стилю охотника, но не подходят под профиль ЭО.
Люди. Конечно. Эли не подумал, что охотник мог убивать не только ЭО. Но лишь потому, что сам так не делал. Какая небрежность.
– Можно посмотреть?
Коробка была слишком большой для стеклопластика, поэтому Стеллу пришлось пропихивать бумаги по несколько штук за раз.
– Что думаешь? – спросил Стелл, когда Эли поставил стопку бумаги на стол.
Точки плавали в его голове, увиливали, когда он пытался найти между ними связь.
– Здесь есть закономерность, – сказал Эли. – Пока я ее не нашел, но найду.
XXII
Пятнадцать лет назад
Локлендский университет
– В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир – в зерне песка…
Вдали грохотал гром, клубились сизые облака. Начинался выпускной год, и после распаковки вещей они поднялись на крышу полюбоваться штормом.
– В единой горсти – бесконечность и небо – в чашечке цветка, – закончил Эли.
Он поднял ладонь, пока не показалось, что в нее стреляет молния.
– Эли, прошу, – взмолился Виктор, садясь на один из складных стульев, разбросанных по дворику, – пощади меня со своими цитатами из Писания.
Эли уронил руку.
– Это не Библия, – раздраженно сказал он. – Это Блейк. Окультурься хоть немного. – Он забрал у Виктора бутылку виски. – Пойми. Нет ничего плохого в том, чтобы видеть создателя за творением.
– Есть, если ты собираешься заниматься наукой.
Эли покачал головой. Виктор не понимал – никогда не поймет, – что это не вопрос веры или науки. Они неразрывны.
Эли осторожно глотнул из украденной бутылки и опустился на второй стул, когда гроза подкралась ближе. Это была их первая ночь в новой общей квартире. Виктор все лето прятался от родителей у дальней родни, а сам пока начал изучать органическую химию. Эли провел лето в Локленде, проходя практику под руководством профессора Лайна. Он покосился на друга: тот подался вперед, положив локти на колени, и не отводил взгляда от далекой молнии.
Первоначально Виктор представлял из себя дилемму. Персона Эли Кардейла, столь тщательно отшлифованная за последнее десятилетие, нашла мало отклика у нового сурового соседа по комнате. Не было необходимости улыбаться, изображать приветливость, легкость. Виктор даже внимания не обращал. Нет, не так – внимание Виктора было постоянным, острым, но чем очаровательнее вел себя Эли, тем меньше сосед на это реагировал. На самом деле его даже бесила эта наигранность. Будто Виктор знал, что это только ширма. Усилие. Спектакль. Эли обнаружил, что отбрасывает ненужные атрибуты, урезая свою личность до самого необходимого.
И когда он это сделал, Виктор смягчился.
Повернулся к Эли, как лицо к зеркалу. Это испугало и взволновало Эли, показать себя настоящего и увидеть отражение. Не совсем всего себя – они все еще оставались чужаками, – но появилось что-то жизненно важное, проблеск драгоценного металла сквозь камень.
Молния сеткой артерий разрезала небо, и через несколько секунд мир вокруг них содрогнулся. Эли почувствовал эхо грома в костях. Он любил штормы – они заставляли его чувствовать себя маленьким, крупицей в огромном мире, каплей воды в ливне.
Через несколько минут пошел дождь.
Через несколько секунд первые капли превратились в поток.
– Дерьмо, – пробормотал Виктор, вскакивая с места.
Он побежал к двери на крыше.
Эли поднялся, но не последовал за ним. Вскоре он промок насквозь.
– Ты идешь? – крикнул Виктор сквозь дождь.
– Иди без меня, – сказал Эли. Ливень стирал его голос. Эли запрокинул голову и отдался на волю шторма.
Час спустя Эли прошлепал по квартире босиком, заливая все дождевой водой.
Дверь Виктора была закрыта, свет не горел.
Добравшись до своей комнаты, Эли снял с себя мокрую одежду и опустился на стул. Шторм стихал.
Два часа ночи, занятия начинаются уже завтра, но спать все равно не хотелось.
Сотовый лежал на столе, мигал, оповещая о сообщениях от Энджи, но Эли был не в настроении болтать, да и все равно она, вероятно, уже спала. Он провел рукой по влажным волосам, откинул их назад и включил компьютер.
Что-то застряло у него в памяти, что-то с крыши. Образ молнии на ладони. Эли большую часть лета изучал электромагнитные потоки в организме человека. Буквальную и метафорическую искру жизни. Теперь, дрейфуя в этом истощенном пространстве ранних часов, сидя в темной комнате, где только искусственный свет ноутбука помогал если не полностью соображать, то хотя бы пытаться, Эли застучал пальцами по клавиатуре и начал искать.
Что именно, он и сам точно не знал.
Одна страница сменяла другую, Эли блуждал среди статей, эссе и форумов, словно ум, потерянный во сне. Но Эли не потерялся. Он просто пытался найти нить. Несколько недель назад во время еще одного приступа бессонницы он наткнулся на теорию. За последний месяц та разрослась, укоренилась в мозгу.
Эли до сих пор не знал, что заставило его щелкнуть по той первой ссылке. Виктор списал бы это на праздное любопытство или усталость, но в подобном трансу состоянии Эли все показалось до боли знакомым. Рука, что ведет его собственную. Благословение. Толчок.
Теория, которую открыл Эли, заключалась в следующем: внезапная критическая травма может привести к фундаментальному, даже постоянному изменению физической природы и способностей. Что через такую травму людей можно переделывать, создавать заново.
