В этот момент есаул потребовал гитару, а когда её принесли, взяв несколько аккордов, запел хорошо поставленным голосом:
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?
Деды, помню вас и я,
Испивающих ковшами,
И, сидящих вкруг огня,
С красно-сизыми носами.
Закончив романс и переждав аплодисменты, собравшейся в трактире в значительном количестве публики, есаул Кононович поинтересовался у меня:
— Казак, знаешь, чей это романс?
— Дениса Давыдова, ваше благородие, — я пьяно улыбнулся есаулу. — «Песня старого гусара» называется.
— Хмм! Молодец! Следующий романс.
Следующим прозвучал романс также Дениса Давыдова «Не пробуждай, не пробуждай», потом ещё пару романсов, авторов которых я не знал и слышал впервые. После исполнения последнего, есаул положил гитару на стол и у него завязался какой-то спор с Некрасовым. Я же взяв в руки гитару, попытался взять несколько аккордов. В том времени, я хорошо играл на шестиструнной гитаре. Курсов, школ не завершал, начал с дворового обучения, а потом по жизни попадались хорошие учителя. Голос и манеру исполнения слушатели тоже хвалили, иногда сравнивая с Александром Малининым. В этом же мире, куда я попал более полтора лет назад, гитару в руках держал первый раз, да и пел только про себя, чтобы никто не слышал.
Увидев мои потуги с гитарой, есаул с ухмылкой поинтересовался:
— Умеешь музицировать, казак?
Я с пьяной бесшабашностью кивнул головой, ударил по струнам и, подражая голосу Розенбаума, затянул:
Под ольхой задремал есаул на роздыхе,
Приклонил голову к доброму седлу.
Не буди казака Ваше благородие,
Он во сне видит дом, мамку, да ветлу.
А на окне наличники,
Гуляй да пой станичники.
Черны глаза в окошке том,
Гуляй да пой Амур и Дон.
Он во сне видит дом, да лампасы дедовы,
Да братьев-баловней оседлавших тын,
Да сестрицу свою девку дюже вредную,
От которой мальцом удирал в кусты.
После второго куплета, припев стал подпевать Кононович, а в конце песни припев пели все, находящиеся в трактире, причём пару казаков пустились в пляс.
— Ээээхх! — есаул от избытка чувств жахнул кулаком по столешнице. — Любо! Чья песня, казак?
— Моя.
Извини, Александр Яковлевич, но такая песня нужна казачеству и в это время. Никак я не мог понять в том мире, как еврей смог написать такие замечательные казачьи песни. Видимо, кто-то по материнской линии Розенбаума точно согрешил когда-то с казаком.
— Любо! А почему Амур и Дон? — продолжил опрос есаул.
— Мой дед с семьей пришел на Амур с Дона. И в станице Черняева много семей, чьи корни идут с Дона. Поэтому для меня Амур — батюшка, а Дон, получается, дедушка!
— Ой, любо! Молодец, казак! Ох, не зря я тебя к нам за стол посадил! Ещё какие у тебя песни есть? — взгляд есаула светился искренним интересом и хмеля в нём не было ни грамма.
Некрасов, Блинов и Тагала смотрели на меня, как неведомую зверушку, а народ в трактире орал: «Любо!!!»
— Ещё одна есть, — ответил я и взял первый аккорд песни Розенбаума «Казачья».
Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,
Все что было не было знали наперед,
Только пуля казака во степи догонит,
Только пуля казака с коня собьет.
Только пуля казака во степи догонит,
Только пуля казака с коня собьет.
На третьем куплете этой песни в пляс пустились пять или шесть казаков, ещё трое или четверо, как опытные ложкари стали отбивать на ложках зажигательный ритм песни и танца. По окончании этой песни от криков «Любо», казалось, рухнет потолок трактира, потом помню ещё две полные стопки водки, требования петь ещё, а потом наступила тьма.
Ранее утро следующего дня встретило меня мучительной головной болью, рассказами Ромки и Антипа Верхотурова о том, как я вчера погулял с господами офицерами за одним столом, какие ПЕСНИ пел, как потом пил с господами офицерами на брудершафт, это я понял из описания Ромкой сего действия. Дальше я заснул, прямо за столом у офицеров, и он с Туром ели смогли меня утащить в комнату из трактира. А народ в трактире гулял чуть ли не до утра. Благовещенье! Можно. Совсем недавно, угомонились. Приказчика Тарала они тоже отнесли в его комнату, тот отрубился по времени почти вместе со мной.
Когда я лечился через десять минут кислыми щами в трактире, ко мне за стол сел помятый Арсений, которого Лис и Тур еле смогли поднять. Глядя на мой потный лоб и идущий пар из моей миски со щами, Арсений заказал того же самого плюс стопку водки, а потом попросил меня срочно написать ему слова «Есаула» и «Казачьей». Оказывается, именно так народ назвал исполненные мною песни. Абсолютно одинаково с названиями в моём мире. Про себя при этом я решил, что больше не буду заниматься плагиатом. Каждому времени свои песни. А эти две песни, надеюсь, скоро станут народными, и никто не вспомнит кто их автор, точнее первый исполнитель.
Через семь дней обоз под вечер входил в станицу Черняева. Впереди ехал мой десяток, лихо с посвистом и на два голоса распевая «Казачью». Потом произошла сдача обоза новой охране, получение причитающейся оплаты и десяток разбежался по домам. Я же двинулся к себе на хутор. Завтра обоз пойдет дальше в Благовещенск, поэтому до утра надо было сделать много дел. Меня ждал экстернат за шесть классов мужской гимназии, и надо было успеть собраться.
Не успел я доехать до хутора, как меня нагнал Ромка с наказом его отца собрать, что нужно мне в Благовещенске будет, а потом сразу к ним, благо баня натоплена, изба тем более, а всё необходимое из продуктов в дорогу мне соберут. Так что до утра ещё и отдохнуть успею. Я подумал и согласился. Дома из готовой еды шаром покати, да и в избе со слов Ромки топили уже три дня назад. Это часов пять ждать, пока дом прогреется. А на улице уже темнеет. Поэтому собрав в РД и перемётные сумки всё, что мне, на мой взгляд, должно было понадобиться в Благовещенске, отправился с Ромкой к Селевёрстовым.
После бани, где с Ромкой хорошо попарились и быстро постирались, сытно поужинали всей семьей, а потом дядька Петро позвал меня в дальнюю комнату для разговора с глаза на глаз.
— Тимофей, сначала вопрос к тебе, — опускаясь на стул, начал Пётр Никодимович. — Ты из Благовещенска в станицу собираешься возвращаться или у Чуриных служить останешься до сборов малолеток. У тебя ещё два года впереди?
Я несколько опешивший от такого вопроса, уверенно ответил:
— Конечно, собираюсь, дядька Петро. До конца мая сдам все экзамены, а потом с ближайшим караваном или ещё какой оказией домой в станицу. У меня ещё дел здесь много.
