– Ну, ты прям Спилберг, – донёсся голос Антошки. – Точняк по системе Станиславского. Оскар за спецэффекты и лучшую режиссуру.
– Ага, – буркнул Яробор, – иди сюда.
– А я зачем? – нахмурился стражник.
– Иди сюда! – повысил Яробор голос, и набычившийся Антошка подошёл ближе.
Хозяин терема поднял кувшин и одним резким движением опрокинул его на одежду своему жрецу.
– Я только постирал! – завозмущался тот, но Яробор схватил бывшего стражника за шиворот и подтащил к себе, а после осторожно прикоснулся перстом ко лбу Антошки.
Стражник схватился за побелевшие, как у варёной рыбы глаза.
– Я ничего не вижу!
– Это ненадолго, – негромко произнёс Яробор, отстранив немного его от себя, а потом легонько ударил под дых, помня, что случилось с Ивашкой.
Стражник стал хватать воздух ртом, как та же рыба, и хозяин терема толкнул человека, заставив упасть в угол.
– Я прочитал про Станиславского, – буркнул хозяин терема, ещё раз осматривая действо.
Все вроде бы на месте и пора приступать к следующему шагу. Взмах рукой, и в руке возник прутик с тлеющим концом. Яробор быстро подскочил к стене и хлестнул прутиком порося по спине, отчего тот задёргался и завизжал ещё сильнее.
Зашедшая в терем бледная Настька снова схватилась руками за рот и выскочила.
А Яробор вылил остатки крови себе на руки, разбив потом кувшин о пол, призвал туман прямо в терем и шагнул в него.
Колдовство привело лесного бога к небольшой поляне на берегу речки, где был тёмный омут. Там, на скользком берегу сидел понурый Андрюша.
– Жив ещё стревец, – прошептал со вздохом Яробор, а потом вздохнул, сделал озабоченный вид и шагнул к дьяку.
– Пойдём, живее! – произнёс хозяин заимки, легонько схватив парня за плечо.
– Не пойду я с тобой! Я лучше сдохну! – сразу подался в крик Андрюша, а потом отшатнулся, увидев кровь на лесном боге.
– Некогда рассуждать. Эта тварь проклятая оказалась. Нужно чары снять.
– Какое мне дело до этого педика?!
– Никакой это не педик, – ответил Яробор, – а девка заколдованная. Только там сейчас шибко туго. Она, поди, Антона уже доедает.
– Как доедает? – сначала спросил Андрюша, а потом опять насупился, – ну и пусть. Я-то каким там боком? Чем я помогу? Я что, охотник на нечисть, что ли? Ага, зайду и скажу, я Джон Константин.
– А хоть бы и так, – ответил Яробор, – токмо для снятия чар нужна кровь девственника.
Андрюша пару раз открыл рот, опешив от такого высказывания.
– Другого ищите! И нечего надо мной смеяться! – вырвалось у него. – Да! И что тут такого?!
– На сорок вёрст ты один такой, – негромко ответил Яробор, – а там Антон умирает. И умрёт. Из-за тебя. А потом станет нежитью и будет мстить тому, кто сгубил его.
Андрюша замер, побледнев, а хозяин заимки схватил отрока за руку, потянул за собой, пока тот не опомнился.
Туман послушно вывел их перед теремом.
У стены, с шумом согнувшись пополам, стояла Настька. Её тошнило, наверное, уже в третий раз. Она поглядела на прибывших мутными глазами и протёрла синие губы передником.
– И эту уже прокляли, – буркнул Яробор и потащил отрока в дом.
Из терема, меж тем, как и задумывалось, уже доносились хрипы Жени, визг порося и крики священника, взывающие к Всеродителю. Навстречу с круглыми глазищами выскочила Лугоша, чуть не упав с крыльца.
– Дядька, там такое! Такое! – сразу затараторила она.
– За Настькой глянь, золотце, а то вдруг проклятье её тоже поразило, – ответил лесной бог.
– Какое проклятье?! – взвизгнула ручейница.
Она остановилась и попятилась, а Яробор сморщился. Он совсем запамятовал, как ручейница проклятий всяких боится.
– Оно токмо на живых падает, – на ходу придумал хозяин заимки и потянул мимо Лугоши своего дьяка.
В двух шагах от стены, где в уголке, уподобившись худосочному пауку, сидел Женя, стоял поп и охрипшим голосом орал «Отче наш». Когда Яробор с Андрюшой вошли, юродивого вырвало прямо на священника. Вырвало кровью и лохмотьями печёнки из ослабевшего желудка. Но поп даже не вздрогнул. Не из пужливых. Яробор невольно улыбнулся. Он уважал смелых.
– Не останавливайся! – закричал хозяин терема, – иначе клеймо княжны преисподней убьёт дитя.
А вот тут Яробор даже не слукавил. Взывания к Всеродителю действительно ослабляют клеймо бесовки. Клеймо обладает собственной волей, надзирая за тем, кто душу свою продал, недаром же оно поставлено дитём преисподней. Голосить перед ним именем Всеродителя – это как махать княжеской печатью перед смутьянами. Или удостоверением стражи перед разбойниками. Да и колдовать так легче будет.
Яробор развернул Андрюшу к себе и взял за плечи.
– Сейчас ты подойдёшь и оросишь клеймо проклятия своей кровью. Прямо сейчас, иначе и она, и Антон умрут. А за тобой охота начнётся.
Яробор достал из-за пояса кинжал и вложил его в руку дьяка.
– Порежь длань.
Андрюшка кивнул и с дикой решимостью в глазах повернулся к юродивому. Хозяин терема сосредоточенно глядел на пухлого отрока. Ни при чём тут его кровь была. Просто нужно, чтоб дьяк в себя поверил. Чтоб ощутил себя важным и нужным. Спасителем. Героем.
Яробор отошёл на шаг, а потом опустил голову и начал шептать. Ведь теперь предстояло колдовать по-настоящему, и если не получится сие, то все напрасно будет. Всех жрецов потерять можно в один миг, дурнем себя выставить перед лицом священника, да и уважения к самому себе лишиться. Но сложно сие. Сложнее, чем лягушат из болота отряжать на работы, сложнее, чем стену силы вокруг крепости держать, сложнее, чем дом складывать силой воли. Это не зверь. Это человек.
Яробор зажмурился и потянулся силой к Жене.
Сразу же захрустели кости и хрящи. Заорал пуще прежнего продавший душу отрок.
Закипела сила, когда Яробор начал перекраивать тело. Сперва сучок мужской убрать надобно, да заменить на срам женский, и потекла плоть, аки воск нагретый. Тяжело это давалось лесному богу, ведь волшба свершалась не над мёртвым телом, а над живым человеком, да навсегда. Не тяп-ляп сделать надобно, а по совести.
Сила противовесом ударила в хозяина, заставив вспомнить, что такое боль. Эта боль заставила Яробора самого из человека становиться зверем. Он почувствовал пробивающийся из кожи мех. Мех полез, обжигая с ног до головы, словно кипятком. Заныли зубы, заломило челюсть. Она начала вытягиваться с тем же хрустом, с каким сейчас расширялись бедра Жени. Боль отдалась в спину лесного бога, пролегла калёным прутом вдоль хребта. Они сейчас оба были связаны одной болью. Как роженица и дитя. И неважно, что один не человек, а другой не младенец. Яробор создавал ныне другое существо.
