В это мгновение они стали ее собственными словами, только ими могла она выразить то, что переполняло ее душу.
Удрученный треволнениями последних недель, Набусардар почувствовал, что слова ее, как целебный бальзам, пролились на его раны. Наконец-то напряжение мучительных дней, проведенных в сторожевых отрядах и в Вавилоне, сменилось ощущением безграничной радости и покоя. Счастье переполняло его, оно затопило его, как лавина, и он схватил и поднял Нанаи высоко-высоко, к самому небу, и вдруг рассмеялся хрипловатым смехом солдата.
Он все смеялся, так как ощущение счастья не ослабевало в нем, и тогда Нанаи спросила:
— Над кем ты смеешься, господин?
— Над богами, — отвечал он, смеясь. — Над нашими золотыми, медными, бронзовыми, железными, каменными, деревянными и глиняными богами. И как мог я когда-то верить, что они даруют людям блаженство! Теперь я убедился, что человек сам творит свое счастье. Нет богов, Нанаи, и не их воля движет миром, а люди.
— Только Энлиля не отвергай, господин, это он создал меня и послал тебе. Энлиль — бог живой, он сотворил море и твердь земную.
Набусардар опустил Нанаи на ложе и серьезно посмотрел на нее.
Она прервала нить раздумий новым вопросом:
— О господин, ты отрекся, покинул и предал сущего бога или еще только ищешь дорогу к нему? А я уже обрела ее в знамении, которое он послал мне. Я верную в бога живущего и молю тебя, Непобедимый, уверуй в него и ты, чтобы ничто не разделяло нас, чтобы соединились и мы навеки, ведь мы так страстно желаем этого.
— Так и быть, — шутливо согласился Набусардар и подсел к ней на ложе, — если он пошлет мне победу над персами.
— Не искушай судьбу, — отозвалась Нанаи с укором.
— Кто столько раз был обманут, тому трудно верить даже в самого бога.
Изо дня в день, любовь моя, я сталкиваюсь с подлостью и обманом, и я считал бы себя легкомысленным, если б доверял каждому встречному, легковерным, если бы поклонялся каждому богу, какого укажут.
— О господин, ты мудр, велик и могуч, тебе лучше знать, как надо поступить.
— Я пытаюсь постичь самую суть происходящего, и злу противопоставить добро. Я убежден, что поражение персов благо для всех, и я все делаю ради этого, иной заботы у меня нет. Я создал армию вопреки воле чуть не всей Вавилонии и знаю, что у меня много недругов. Но мне они не страшны, пока ты, чистая, ясная, рядом со мной. На будущее мне нужны только армия и твоя любовь. И пусть меня окружают ненависть и злоба, все-таки я счастливейший из смертных и сейчас желаю только одного — насладиться счастьем.
— Твоя отвага удивительна, как могущество богов, — прошептала Нанаи, — ты всесилен, как сами боги, Набусардар.
— Мир еще услышит обо мне, любимая, и тогда прозреют и слепые.
Она приникла к нему, чувствуя себя в безопасности под защитой его рук.
— Не будем больше, говорить о войне! Я хочу покоя, безмятежного покоя. Хочу быть с. тобой, моя радость. Ты исполнила самое сокровенное мое желание, и. я готов исполнить все твои желания. Говори, Набусардар ни к одному не останется глух. Хочешь драгоценностей, нарядов, дворцов, прислужников, тысячи рабов?
— У меня нет таких желаний, господин, — скромно ответила Нанаи.
— Стало быть, есть другие?
— Есть одно, однако мастеру Гедеке оно кажется неисполнимым.
— Разве на свете есть невыполнимые желания? — изумился Набусардар.
— Быть может, тебе это покажется смешным и тщеславным, но Нанаи хотелось бы…
— Говори смело, моя желанная.
— … хотелось бы иметь свой уголок во дворце, —где хранилась бы глина и инструменты и куда никто, кроме нее, не смел бы входить..
— О-о-о, возлюбленнейшая, — Набусардар обнял ее за плечи, — одно твое слово — и я весь дворец превращу в такой уголок, храни в нем глину и инструменты, все, что душе угодно, никто, кроме тебя, не посмеет туда войти.
— Благодарю, благодарю от всего сердца. Мне достаточно и маленькой комнатки. — Нанаи опустила ресницы.
— Смею ли я знать, что ты задумала, любовь моя? Нанаи несмело качала головой.
— Но разве я не говорил тебе минуту назад, что отныне мы с тобой — одно? Тебе нечего таиться передо мною. Ты хочешь, чтоб я не доверял и подозревал тебя?
— Моя тайна не должна пугать тебя. Но чтобы ты был спокоен, я открою ее тебе.
Нанаи глубоко вздохнула и, взяв его за руку, подвела к краю террасы. Оттуда открывался вид на долину Евфрата. Сев на перила, Нанаи показала ему заросшую травой аллею, тянувшуюся по противоположной стороне реки, Деревья, под сенью которых дремала тишина.
— Там, — начала она, — там я видела недавно молодую мать, она кормила ребенка. Он положил ручонку ей на грудь и улыбался. Мне очень захотелось вылепить скульптуру матери с улыбающимся младенцем на руках.
Но для этого мне нужен отдельный уголок: Гедека не позволил бы мне заняться этим. Он требует, чтобы в работе я шла последовательно, придерживаясь его указаний, а мне, о мой повелитель, так хочется вылепить скульптуру матери с улыбающимся младенцем. Позволь мне, господин, позволь мне сделать это! Наше прежнее искусство холодно, мертво, неподвижно, а я думаю передать в глине и камне обаяние и мягкость людей красивых и добрых, они должны быть такими, как твои греческие статуи. О, я мечтаю об этой работе.
Набусардар был растроган до глубины души. Его могучая армия, неприятель, стоящий у рубежей государства, — все куда-то отодвинулось, растворилось в дымке, он видел одну лишь Нанаи с ее чистой мечтой.
Порывисто опустившись перед Нанаи на колени, он стал целовать кончики пальцев ее правой ноги, чего не делал еще ни одной женщине. Так выражал он Нанаи свою благодарность за то, что она мечтала о материнстве. Телкиза не родила ему никого. Пусть же Нанаи подарит ему сыновей, а с ними продолжение жизни.
Обхватив ее ноги, закрытые длинными юбками, он с жаром воскликнул:
— Ты сама станешь матерью, и младенец будет улыбаться у тебя на коленях.
Она поняла не сразу, постепенно слова доходили до ее сознания: «Ты сама станешь матерью, и младенец будет улыбаться у тебя на коленях».
— Ты будешь матерью моих детей, и они будут улыбаться, сидя у тебя на коленях. Они будут красивы, как греческие боги, и добры, как люди. Они будут похожи на нас, бесценная.
И он снова обнял Нанаи, целуя ее одежды. Покорный силе чувства, он осыпал ее ласками, а она шептала в упоении:
— Ненаглядный, прекрасный, любимый мой.
* * *
Владыка борсиппского дворца погрузился в блаженный сон, он грезил о счастье, а всесильное коварство таилось в засаде, и Эсагила злобно и ревниво подстерегала любовь Набусардара, подстерегала — потому что близились празднества богини Иштар, и Храмовый Город должен был выполнить перед Сибар-Сином свои обязательства, касавшиеся дочери Гамадана.
