Глава 1
ЭТО ВИДЕО НЕ ПОКАЖЕТ вам всего. Например, по нему непонятно, что недавно прошел дождь и трава под нашими бутсами до сих пор мокрая. На трясущейся записи мне пять – эра мобильных еще не настала. Иногда я достаю старенькую папину камеру и пересматриваю свою первую игру. С тех пор прошло двенадцать лет, но пленка всегда на месте. Никто уже целую вечность не пользовался этим мастодонтом техники с откидным экранчиком. По словам папы, в те времена у каждого устройства была только одна функция: телефоны нужны, чтобы звонить, камеры – чтобы снимать видео.
А футбол нужен, чтобы заводить друзей. По крайней мере, так сказала мама, заплетая мне французскую косу в то утро, когда была сделана запись. Я сидела как на иголках: это была моя первая игра, и мне страшно не хотелось ударить в грязь лицом.
– Не хочу опозориться, – пожаловалась я.
– Даже если опозоришься, ничего страшного, – ответила она. – Со всеми бывает. Просто постарайся как следует.
Я возразила, что Бен еще ни разу не позорился. Мама перетянула конец косы резинкой и спросила, кто такой Бен.
– Мой друг.
Вы не увидите на записи папу, хотя голос, который отчетливо слышен большую часть времени, принадлежит ему. Одной рукой он держит видеокамеру, другой – зонтик. Уилла вы тоже не увидите, но можете услышать, как он принимается кряхтеть на руках у мамы всякий раз, когда папа замолкает, чтобы набрать в грудь воздуха. В то утро он чуть не охрип.
– Вперед, Кейт! Давай, девочка!
Он без устали подбадривал меня, пока я делала то, на что в принципе способны пятилетние футболисты: гонялась за мячиком по полю в огромной толпе. Все напутствия тренера и советы «придерживаться своих позиций» и «не лезть на рожон» мигом поблекли на фоне дрожи, охватившей меня при виде такого близкого мяча, мучительного желания сделать чистый удар и первого ощущения истинной связи с сокомандниками.
Момент, когда Бен вырвался с мячом вперед, до сих пор вызывает у меня улыбку. В то время он был сантиметров на пять ниже меня – перерос только в лето перед седьмым классом. Увидев, что он уводит мяч, я изо всех сил припустила следом, едва не наступая ему на пятки. Мы вдвоем отрываемся от толпы, моя коса развевается по ветру, будто флаг. Папа орет как ненормальный, камера ходит ходуном – пока он не вспоминает о своих обязанностях оператора и не приближает наши лица.
Теперь становится видно, что Бен бежит со слегка высунутым языком, тот прижат к нижней губе. Лоб рассекает сосредоточенная складка, свидетельствующая о задатках великого спортсмена: контроле, выносливости, сноровке. Конечно, ему всего пять лет. Это краткое видение будущего Бена – того, которым он однажды станет, – рассеивается, когда мяч неожиданно рикошетит от поля и бьет ему по колену. Не такая уж серьезная ошибка, но Бен с размаху летит на землю. Просто нога оказалась не в то время не в том месте. Здесь я ставлю запись на паузу и жалею, что с жизнью нельзя сделать так же. Иногда события развиваются слишком быстро.
Моя пятилетняя версия замирает на экране посередине шага. Тело еще бежит, а мозг судорожно пытается осмыслить тот факт, что всего секунду назад Бен был передо мной – и вдруг исчез. На следующих нескольких кадрах я пошатываюсь, стараясь остановить уже занесенную ногу. Тут я снова нажимаю «пуск» и смотрю, как моя миниатюрная копия отчаянно пытается затормозить, чтобы избежать столкновения. Чтобы не причинить Бену боль.
Когда я вижу, как моя правая бутса врезается ему в затылок, у меня до сих пор все переворачивается внутри. Я никогда не забуду, что почувствовала, когда обернулась и увидела Бена распростертым на траве. Из-за левого уха сочилась тонкая алая струйка. Я не причинила ему серьезного вреда – просто оцарапала кожу у линии волос, – но в ту секунду мне это неизвестно. Все, что я знаю: я пнула своего друга по голове и теперь он истекает кровью. Пара стежков поправили дело. Сейчас вы с трудом разглядите шрам. Если не знаешь, куда смотреть, то вообще не заметишь.
Пока папа бежит ко мне по полю, земля и небо трясутся, будто наступил конец света. Затем картинка замирает – это он опустил камеру в траву. Теперь в кадре только пучок зеленых стеблей и лоскут голубого неба. Изображение становится четче, а потом снова расплывается, безуспешно пытаясь сфокусироваться на сетке ворот. На записи этого не видно, но Бен не проронил ни слезинки. Плакала только я.
– Я ударила друга, я ударила друга! – повторяю я как заведенная.
Пока я рыдаю папе в плечо, мне на спину ложится чья‐то ладонь. Это Бен. Его мама внезапно оказывается рядом. Нас окружают тренеры и другие члены команды. Лоб Бена снова рассекает складка – но на этот раз потому, что он за меня волнуется. Камера выхватывает из общего гомона его голос. Я рыдаю, а он говорит:
– Все в порядке. Все будет хорошо!
Чего вам не видно – так это того, что Бен обнимает меня обеими руками и успокаивающе похлопывает по спине. Видеозапись никогда не покажет вам, что в ту секунду я в первый раз ощутила, каково иметь настоящего друга. Камера оказалась бессильна запечатлеть миг, когда я впервые в жизни испытала подлинную близость. В этом смысле видео не показывает ровным счетом ничего.
Глава 2
МНЕ ПОТРЕБОВАЛОСЬ СОБРАТЬ всю свою волю в кулак, чтобы снова открыть глаза. Я уже пыталась десять минут назад. По глазам полоснул резкий свет, на голову обрушился отбойный молоток, а в животе без предупреждения запустилась маслобойка. Я тут же зажмурилась, надеясь, что, если буду дышать достаточно глубоко, содержимое желудка не окажется на ковре. В моей жизни уже бывали случаи, когда я оглядывалась и думала: эй, Кейт Уэстон, как ты сюда попала? Что вообще произошло? Иногда окружающая действительность оказывалась настолько прекрасна, что я начинала думать, будто совершила какой‐то подвиг в прошлой жизни – раз вознаграждена такой удачей в нынешней. Однако сегодняшнее утро явно не относилось к этим ситуациям.
Я проснулась с ощущением, будто припарковала старенький пикап, перешедший мне по наследству от отца, прямо у себя на голове. Пока комната кружилась, взгляд выхватил кусок знакомых штор. Отлично. Значит, я все‐таки уснула в своей комнате, а не на подъездной дорожке. Исключив допотопный «Шевроле Сильверадо» из списка виновников мигрени, я сосредоточилась на событиях прошлой ночи. Голова грозила вот-вот разорваться, так что я зажала ее между двумя подушками и теперь тихо постанывала в простыню. Через несколько минут размышлений я почувствовала, что готова вынести приговор.
Во всем виновата бабушка Джона Дуна. Если бы за несколько дней до Рождества эта достойная дама не решила впервые в жизни попробовать суши в ресторанном дворике местного торгового центра, она бы не загремела в больницу на две последние недели декабря. Если бы она не загремела в больницу, Марджи Дун не отложила бы семейный поход на лыжах до весенних каникул, чтобы сорваться в Гранд-Айленд и там ухаживать за матерью. Если бы Дуны отправились в лыжный поход на Рождество, Джон поехал бы с ними, а не остался в марте дома из боязни пропустить финальные тренировки перед турниром штата по баскетболу. Если бы в распоряжении Джона не оказался целый пустой дом, ему бы ни за что не разрешили закатить вечеринку, которая обзавелась в твиттере собственным хештегом. А если бы не эта вечеринка, я бы не потеряла счет выпитому после третьего шота текилы и не лежала бы теперь с таким чувством, будто мне в висок ввинчивают дрель.
