Первый воин. Они рады бы ночевать здесь, чтоб прежде поклониться царю. Но вот раздался колокольный звон!
Второй воин. Господи, воля твоя! Что это значит? Вот во всех церквах за Кремлевскою стеной начинают звонить. В праздники не благовестят так рано!
Из внутренних палат выбежал телохранитель Шварцгоф и спросил у стражей:
— Что это такое? На что звонят в колокола?
Первый воин. Не знаем. Спросите у бояр, вот они остановились и разговаривают между собою; они пришли из Китая-города.
Колокольный звон усиливался, и в воздухе раздавались вопли народа за Кремлевскою стеной. Шварцгоф сошел с крыльца и спросил у бояр:
— Что значит этот шум и колокольный звон? Я должен разбудить царя.
— Пожар, — отвечал хладнокровно князь Димитрий Шуйский.
— Но не видно ни зарева, ни дыма! — возразил Шварцгоф.
— Увидишь! — отвечал Шуйский и отворотился. Шварцгоф побежал во дворец.
В это время в Фроловские ворота въехал на конях сонм бояр и дворян служивых, а за ними вошло несметное число народа и воинов, вооруженных копьями, самопалами, бердышами, ружьями. Впереди ехал на белом коне князь Василий Иванович Шуйский, держа в правой руке золотое распятие; народ шумел и медленно двигался за боярами. Поравнявшись с Успенским собором, князь Василий Иванович сошел с коня и вошел в церковь приложиться к святым иконам. Народ остановился. Князь, вышед из храма, стал на паперти и сказал громогласно:
— Православные! Целую крест пред вами в том, что тот, который похитил венец царский, не сын Иоанна, но бродяга, еретик, богоотступник, расстрига Гришка Отрепьев. Он хочет истребить православную нашу веру и принудить нас принять веру латинскую. Сей день предназначен им на сие беззаконие, и Литва хочет перерезать всех бояр, а вас, как холопей, разделить между собою. Именем Бога призываю вас заступиться за православную церковь и за святую Русь! Во имя Божие идите на злого еретика, истребите гнездо ереси и беззакония! Смерть обманщику и злодею! — Шуйский указал на новый дворец Лжедимитрия и сам сел на коня.
Едва Шуйский кончил речь, буйная толпа бросилась опрометью во дворец, восклицая:
— Смерть злодею, богоотступнику! Смерть полякам и всем его наемникам!
Между тем во дворце уже настало смятение. Лжедимитрий, услышав колокольный звон, вскочил с постели и спросил о причине. Шварцгоф сказал ему, что в Москве пожар. Лжедимитрий подошел к окну и увидел толпы вооруженного народа, бегущего ко дворцу. Басманов вбежал в комнату и сказал:
— Государь! мятеж! Ты не верил мне!
— Поди и узнай причину мятежа, — сказал хладнокровно Лжедимитрий. — Чего хотят от меня эти бессмысленные? Если требования их справедливы, я выслушаю и удовлетворю!
Басманов выбежал в сени. Там теснился уже народ и дрался с телохранителями, которых было не более тридцати человек.
— Веди нас к обманщику, выдай своего бродягу! — закричали из толпы. Басманов велел страже запереть двери и защищаться до последней капли крови, а сам возвратился к Лжедимитрию.
— Все кончилось! — воскликнул Басманов. — Хотят головы твоей. Спасайся! Я умру верным тебе! — Басманов схватил меч и хотел бежать к телохранителям, но Лжедимитрий бросился ему на шею.
— Друг мой! верный мой Басманов! — сказал он сквозь слезы. — Спасайся ты! Ты усладил грозный час испытания, может быть, последний час жизни моей своею преданностью! Я счастливее Годуновых! Я имею друга в опасности! — сказав сие, Лжедимитрий обнажил саблю и устремился к народу. Двери растворились, и явился царь в польском полукафтанье. Он погрозил народу саблею и гневно сказал:
— Прочь, безумцы! Я вам не Годунов! Первый, кто ступит вперед, падет здесь мертвый!
— Бей обманщика! — закричали в толпе, и несколько выстрелов повергли на землю храбрых телохранителей. Басманов втащил Лжедимитрия в комнату, а сам вышел в сени и прихлопнул двери. В толпе народа Басманов увидел ближних бояр царских. Князя Василия Ивановича Шуйского не было с ними. Басманов подошел к боярам и сказал:
— Что вы это затеяли? Не вы ли целовали крест на верность царю? Не вы ли пользовались его милостями? Что ожидает вас в этом мятеже? За вероломство и неблагодарность вас ждет казнь Божия, а мятеж доведет вас до величайшего из зол, до безначалия! Сами себя предаете вы на жертву разъяренной черни, которая в слепоте не знает ни врагов своих, ни благодетелей. Смиритесь, одумайтесь: я ручаюсь вам за милость царя! Ты, князь Василий Васильевич, ты, Михаила Глебович, помогите мне усовестить братий наших! А ты, Михаила Татищев, вспомни добро мое, вспомни, что я спас тебя от заслуженной ссылки! Помоги мне вразумить заблудших! Бояре молчали и поглядывали друг на друга. Народ прекратил драку с телохранителями.
— Злодей! Иди во ад вместе с твоим царем! — возопил Татищев, ударил Басманова ножом в сердце, и он упал на землю, облившись кровью. — Руби, коли! — воскликнул Татищев и бросился на телохранителей. Народ напал на них с ожесточением, они были подавлены числом и изрублены на части. Народ выбил двери и вторгнулся в царские палаты.
Царица Марина, полуодетая, с ужасом внимала народным кликам, колокольному звону и выстрелам. Окружающие ее женщины плакали и молились. Вбежал Осмольский с саблею в руках.
— Спасайтесь! — воскликнул он. — Мятеж! Русские напали на поляков в домах их и режут всех без пощады. Требуют головы вашего мужа!
— О, Боже! Спаси нас! — сказала Марина. — Что станется с отцом моим и братьями? Осмольский, зачем ты пришел сюда? Укройся!
— Место мое здесь. Я должен защитить вас или умереть! — отвечал Осмольский.
— Ради Бога, спасайся, Осмольский! — воскликнула Марина. — Неужели я должна лишиться всего, что мне драгоценно? Мятежники уже во дворце. Они меня не тронут! Я им не сделала никакого зла. Царица Московская, я должна умереть достойною моего сана; не потерплю уничижения! Пани Хмелецкая, подайте мне венец царский.
— Перестаньте думать о земном величии! — сказала Хмелецкая, — и в сию годину опасности помыслите о Боге, о будущей жизни!
— Подайте мне венец царский! — повторила Марина гневно. — Пусть умру с ним, и тогда — цель моя достигнута!
— Венец царский не спасет вас, — сказал Осмольский. — Мятежники не признают мужа вашего царем, называют его обманщиком, самозванцем! Я говорил вам об этом еще в Кракове!
— Не боюсь смерти! — воскликнула Марина. — Однажды венчанная на царство, не могу и не хочу быть ничем другим. Пусть лучше умру, нежели решусь возвратиться в отечество и войти в разряд польских шляхтянок!
В это время народ стал стучать в двери. Осмольский остановился у порога.
— Друг мой! спасайся! — воскликнула Марина, забывшись и бросясь на шею Осмольскому. Женщины оттащили ее. Она надела венец царский, прикрылась царскою мантией и села в кресла. Вдруг ударили ломом — и двери разверзлись. Народ хотел ворваться в комнату, но Осмольский остановил его и ударом сабли поверг на землю первого высунувшегося из толпы.
