Но стоит тебе, проходя через деревню, подойти к фонтану и наполнить водой флягу или поговорить с прохожим – и все исчезает из ума. Нет ни решения, к которому ты пришел, ни проблемы, которую оно решает, ни даже самой этой темы. На опустевшем поле твоего потрясенного ума остается лишь одна мысль – о мозоли на пятке, которая вызывает жгучую боль, хотя ты считал, что она зажила.
Это поражение мысли быстро доводит человека до настоящей депрессии. В бесплодных судорогах ума паломник то покоряется судьбе, то делает отчаянный рывок, чтобы встряхнуться. Я помню, что однажды утром решил: что бы ни случилось, посвящу целый день похода умственной работе – завершу план романа, который собирался написать.
Этот день я провел в затерянной долине, которая в моем путеводителе была справедливо названа одним из самых диких и красивых пейзажей Страны Басков. Селение, куда я зашел, состояло всего из трех домов, один из которых был баром. Было десять часов утра, когда я вошел в него. Официантка, приводившая зал в порядок к часу завтрака, была восхитительно красива. Она включила звуковую аппаратуру на максимальную громкость, и оглушительные звуки рока заставляли дрожать гранитные перемычки окон. Комната была украшена в самом типичном для ферм Страны Басков стиле – повсюду старое дерево, чеканка по меди, пол из темно-красных шестигранных терракотовых плиток натерт воском. Через дверь была видна гипсовая статуя Богородицы на хорах соседней часовни. Музыка была такой громкой, что создавала в этом мирном уголке атмосферу боя. И децибелы хеви-метала действительно были оружием официантки. Эта девушка, ее красота, ее молодость, ее мечты сражались не на жизнь, а на смерть со старыми стенами, деревенским одиночеством и нежностью религии. Я выпил у стойки стакан кофе, девушка улыбнулась и угостила меня куском пирога, который только что вынула из печи. Конечно, она была благодарна мне за то, что я не попросил ее ослабить звук. В сражении, которое здесь происходило, не было места для тех, кто нейтрален. Нужно было присоединиться к одной из сторон, и я встал на сторону этой девушки. Когда я покинул бар, в моей голове была музыка, а в памяти улыбка девушки. В этой улыбке было почти отчаяние. Я вдруг по-иному увидел эту долину, которая казалась мне раем. Я не дошел до того, чтобы считать ее адом, но понял, что у кого-то может быть желание убежать из нее. Размышляя об этом, я добрел до речки, которую пересекал Путь. Окунув ступни в воду, я с изумлением обнаружил, что ничего не помню из мыслей, которые так трудолюбиво развивал, выполняя свой план на утро. И что еще хуже, я не имел никакого желания вспомнить их.
В тот день, заканчивая очередной этап Пути, я был почти в таком же отчаянии, как официантка из деревенского ресторанчика, но без музыки.
Именно в такой момент глубочайшего отчаяния человека особенно манит возможность найти опору в религиозной стороне паломничества. По правде говоря, странник уже почти забыл о ней. Во всяком случае, так происходит на Северном Пути, по которому идет мало паломников: так мало церковного в общей атмосфере этого маршрута и так редко кто-нибудь разговаривает на религиозные темы.
Но когда первоначальные воспоминания о недавнем прошлом иссякают и попытки подчинить мысль дисциплине с помощью серьезных заданий терпят неудачу – короче говоря, когда уму человека угрожает пустота и вместе с ней триумф скуки и мелких телесных затруднений, религиозная духовность становится спасательным кругом. Над нерелигиозной мыслью она имеет большое преимущество: ее поддерживают многочисленные ссылки на религию, которые можно найти в пейзажах, если только пожелаешь к ним присмотреться. В путеводителе, который странник несет с собой и куда заглядывает перед каждым этапом, подробно перечислены аббатства, соборы, крестные пути, часовни, алтари, которые, словно вехи, стоят вдоль Пути. Человек удивляется, что до сих пор уделял им так мало внимания. И говорит себе, что паломничество, несомненно, таит в себе неожиданные уловки, которыми оно приводит нас к вере. Еще чуть-чуть – и он закричит, что с ним случилось чудо. Именно в этот момент паломник начинает жадно впитывать в себя сведения по истории, которыми раньше пренебрегал. Тысячелетний поток богомольцев, которые шли по этим путям, начинает отпечатывать в его уме свой духовный след. И он радуется этому, даже если при выходе в дорогу эта сторона похода его мало интересовала. Вера не даст ему опуститься до уровня животного, а угрозу такого озверения он чувствует очень ясно. Быть человеком значит знать Бога или, по меньшей мере, искать Его. Зверь гонится за своей добычей, человек идет за спасением своей души. Все вдруг становится ясно.
Это открытие производит желанную и очистительную разрядку в уме странника, который изматывал себя, тратя силы на безрезультатные попытки думать. Внезапно человек понимает, что может, ничего не боясь, прекратить борьбу. Пусть ум пустеет и тело заполняет его своими требованиями, пусть природа навязывает нашему сознанию свои меняющиеся пейзажи и заставляет нас без малейшего протеста терпеть неудобства дождя или укусы жгучего солнца – все это не беда. Ведь теперь человек знает, что через километр или десять церковь предложит нам прохладу своих сводов, утешение, которое дарят ее камни, и таинственное присутствие божества. Верующий вы или нет, вы позволите своему уму окунуться в эту чистую воду. Сверхчувственный мир проявит себя в самом центре вашего существа, и это будет особым родом крещения.
Знание, что ты звено в длинной цепи паломников, многие поколения которых проходили по этой дороге в течение долгих лет, которое раньше было виртуальной информацией, в эти минуты становится конкретным и очевидным. Оно превращается в уверенность, которая исходит как от мира, так и от твоего тела и овладевает всем твоим умом. Паломник, который близок к отчаянию, внезапно находит помощь у этой невидимой толпы. Словно души тех, кто проходил там же, где идет он, поддерживают его, ободряют, придают ему мужество и силу.
Со мной это превращение произошло в конце кантабрийского участка Пути, когда я расстался с берегом моря и, углубляясь во внутренние области суши, подходил к Овьедо.
Астурия из глубины веков
Если Компостела была мирской целью моего путешествия, то Овьедо стал высшей точкой его религиозной части. Я был счастлив оттого, что получил откровение о духовном смысле Пути в тот момент, когда почувствовал, что побуждения, которые вели меня раньше, слабеют. Поэтому начиная с Астурии я стал методично исследовать святыни, мимо которых проходил. Но когда человек чувствует этот голод, маленькие деревенские часовни, крестные пути и алтари только дразнят его аппетит. Эти легкие закуски не могут насытить паломника, который находится в мистической фазе своего путешествия. Они лишь помогают ему терпеливо дожидаться главного духовного блюда – святого города Овьедо.
К тому же и средневековые паломники считали, что этот город нельзя обойти стороной. Существует знаменитая поговорка: «Кто идет в Сантьяго и не заходит к Спасителю, тот чтит слугу и проходит мимо господина». Святой Иаков – персонаж второго плана по сравнению с Христом Спасителем, которому посвящена базилика в Овьедо. Получается, что этот город – первая из конечных целей паломничества. От Овьедо начинается другое путешествие, которым довольствуются многие, – Камино Примитиво, Первоначальный Путь. В Астурии, которую ее горы защищали от арабских захватчиков, король Альфонсо II в VIII веке узнал об обнаружении останков апостола Иакова в Компостеле и решил поехать посмотреть на это чудо. Он отправился в путь из Овьедо и так проложил дорогу первым паломникам. Прибыть в Овьедо в каком-то смысле означает закончить одно путешествие и начать другое. Для меня Овьедо стал вершиной (короткого) христианского паломничества. Остается лишь добавить, что отрезок Пути, который ведет к этому городу, был насыщен впечатлениями. Он сильно отличался от первых, мирских этапов и от последовавших за ним.
