Разместились мы в глинобитной вилле, в саду, где находился дом губернатора Герата. По внешнему периметру располагались четыре поста Царандоя, вооруженные автоматами ППШ, и наши выставляли пятый. У каждого офицера было прикрытие. Один числился советником по сельскому хозяйству, другой — советником молодежной организации. Я значился советником спецотдела ХАД (КГБ Афганистана). Цель была одна — максимальный сбор агентурной информации, чтобы наши войска могли работать на опережение.
Ситуация в Герате уже в феврале 1983 года была очень непростой. В городе активизировались бандформирования ИПА (исламская партия), лидер которой — войсковой капитан Туран Исмаил — держал под своими знаменами до 15 тысяч штыков. Также в городе работали ИОА (Исламское общество) и ДИР (Движение исламской революции), боевые группы которых насчитывали по 300 штыков.
Получив агентурную информацию, я направлял ее старшему советнику ХАДа, который, в свою очередь, ставил в известность старшего военного советника. “Хадовцы” заключали среди душманских банд соглашение о нейтралитете, и таких бомбить было уже нельзя. Из Кабула всегда шла четкая директива: если штаб бандитов находится ближе ста метров от жилых кварталов, авиаудар запрещается в принципе. Хотя нередко эти принципы не выдерживались.
Информация в партизанской войне — главное. Войсковая разведка, “грушники”, “кагэбисты” — все работали на ее добывание. Вскоре и отряд “Кобальт” был перенацелен на внешнюю разведку и практически освобожден от необходимости заниматься сбором контрразведывательных информации. Плановая система социализма не изжила себя и на этой войне. Каждый офицер спецназа должен был обеспечить в месяц не менее трех эффективных вылетов с нанесением бомбовых ударов.
Казалось бы, в третьем по численности населения городе Афганистана — Герате, укрепленном наличием наших войск, должен быть надежный порядок. Однако власть в городе действовала только до 4–5 часов вечера. Как только стоявший неподалеку от города 101-й полк снимал боевое охранение, в городе начинали властвовать “духи”. До утра.
Боевое охранение выставлялось 101-м полком вдоль дороги и представляло из себя цепочку танков и БТР, охранявших колонны с двигавшейся в город и из города техникой и боеприпасами, продуктами и медикаментами. Охранение выставлялось вновь в 8 утра, а нам приходилось начинать движение по добыче агентурной информации с 5 утра, то есть добираться до аэропорта приходилось через “зеленку” без всякого боевого прикрытия.
Как-то мой агент Салил дал информацию мне о месте нахождения исламского комитета в одном из кишлаков. Я отправил донесение в ХАД, откуда пришло указание отработать данную информацию Это означало, что на рассвете необходимо вылететь с агентом на вертолете к этому кишлаку, чтобы на месте обеспечить необходимую корректировку огня.
Никто не прикрывал ранним утром наш одинокий БТР, рвущийся к аэропорту сквозь стройные ряды зеленой рощи. Это была своеобразная игра в “русскую рулетку”: повезет— не повезет, проскочим — не проскочим. Опытный водитель Григорий Кривошеин мгновенно среагировал на вспышку из “зеленки”, крутанул баранку БТРа вправо и резко нажал на тормоз. Граната прошипела от брони БТРа буквально в 20 сантиметрах и с грохотом ударила в глинобитную стену разбитого кишлака на другой стороне дороги.
Стрелок бьет из гранатомета из “зеленки”, учитывая всегда упреждение и действие ветра, поэтому хороший водитель в Афгане был на вес золота. Главное, заметить вспышку выстрела и вовремя увернуться. В МИ-8 погрузились быстро и за сорок минут долетели до кишлака. В полете я заметил, что летчик был сильно под мухой: это обычно бывает когда до возвращения в Союз летчику остается пара дней.
У наших вертолетчиков в Афгане был накоплен большой боевой опыт. Если в Союзе он за учебный год выпускал по целям один боевой НУРС (реактивный снаряд), то в Афгане за одну только боевую операцию мог выпустить десятки НУРСов. После введения в 1984 году фотопланшетов местности, когда агент уже максимально точно мог показать местонахождение штаба душманов, стрельба с воздуха стала более эффективной. Неуловимые ранее главари бандформирований стали чаще гибнуть под снарядами наших летчиков. 1984 год стал самым несчастливым для наших войск в Афганистане — части 40-й армии несли очень большие потери.
Вышли мы на цель на этот кишлак, и мой агент показал на двухэтажный дом на окраине кишлака, где якобы заседает исламский комитет. Верить или не верить — уже не было смысла, и после пристрелки НУРСами летчик послал координаты кишлака к себе в штаб. Прилетевшие тяжелые бомбардировщики сровняли с землей полкишлака. Война есть война. А исламский комитет наверняка уже находился у границы с Пакистаном.
В мае 1983 года к нам приехал писатель Александр Проханов. Не прятался, хотел все увидеть своими глазами, чтобы книгу потом написать о правде войны. Я с ним вместе фотографировался. А у нас как раз ЧП случилось всеафганского масштаба: афганский экипаж угнал Турану Исмаилу наш новый танк Т-80, и все разведчики и особисты “на ушах” стояли, проверяя информацию по местонахождению этого танка. Ведь тогда не секрет был, что афганцы сами продают душманам наши боеприпасы и оружие, а царандоевцы часто отстреливали лишние патроны, чтобы списанные отдать “духам”.
Рано утром мы решили проверить информацию по танку и в 7 утра поехали по городу, минуя две государственные улицы. БТР вылетел на открытое место, и мы обалдели: на глинобитном доме развевался исламский флаг, а вся улица перед домом была забита “духами”. Они ошалело пялились на нас, явно не ожидая увидеть здесь русский БТР.
— Вывози, Санек, — крикнул я водителю Слезко.
Слезко заложил крутой поворот, на секунду выставив борт с номерным знаком, БТР взревел двигателем и впритирку к стене, раздавив по пути зазевавшегося “духа”, рванул в обратном направлении. По корпусу ударили пули, но было поздно. Нам повезло, что у душманов под рукой не оказалось заряженного гранатомета, скорей всего нас спас ранний час и наше нахальство.
До поздней ночи на улицах слышалась стрельба из автоматов. Это стреляли наши “боевые друзья” — царан-доевцы — видимо, им было опять необходимо списать патроны для своих друзей-“духов”. Подпитка боеприпасами исламистов была огромной “благодаря” — в немалой степени — местной милиции. Не зря мне мой очень надежный агент шепнул, что начальник местной милиции Вахоб, учившийся в Ташкенте и хорошо знавший русский язык, находится на службе у душманов и жутко ненавидит русских агрессоров.
— Господин командир, один секрет тебе хочу сказать, — трижды шептал мне мой агент, — Вахобу не верь, он вас ненавидит, друзей у него среди исламистов много есть. Не делись с ним информацией и его информации не доверяй.
Вот так и приходилось работать, почти вслепую, ведь мы информацию скачивали не только в ХАД, но и в Царандой. Приходилось думать, прежде чем что-то передать существенное “братьям по оружию”.
Был у меня друг из спецназа армейского — старший лейтенант Адилбек Таджиев. Мастер спорта по борьбе, отчаянный парень. Сколько раз был в деле — и ничего. 24 февраля 1984 года мы с ним вечером на БТРе выехали из расположения 101-го полка, бухали с офицерами. Из руин ударил всего один выстрел, попавший в окошечко БТРа — видно, охотником был тот афганский снайпер. Пуля перебила артерию Адилбека, и он умер от потери крови буквально за несколько минут. Из Кабула прилетел в Герат Валерий Смирнов и дал разнос нам за неиспользование кровоостанавливающих жгутов и ночные выезды.
