Эссе, в котором пародировались и человеческие привычки, и научные трактаты, носило (как и его юношеские сочинения) отпечаток влияния Джонатана Свифта. «Это было ироническое произведение того типа, какое написал бы Свифт вместо „Скромного предложения“, если бы провел пять лет в обществе мадам Гельвеций и мадам Брийон», — отмечает Альфред Оуэн Олдридж
[474].
Похожей научной пародией, даже еще более веселой и известной (или, возможно, печально известной) стало его шутливое предложение Королевской академии Брюсселя провести исследование причин и способов предотвращения громкого испускания газов. Отмечая, что руководители академии обещали при выборе тем для научного изучения «принимать во внимание их полезность», он предлагал провести «серьезное исследование», которое было бы достойно «нашего просвещенного века»:
Общеизвестно, что при переваривании повседневной пищи в кишечниках людей возникает большое количество ветров. Тот, кто позволяет ветрам выходить наружу и смешиваться с атмосферным воздухом, оскорбляет окружающих, потому что процесс испускания ветров порождает зловоние. Следовательно, хорошо воспитанные люди стараются не наносить такого оскорбления окружающим, принудительно сдерживая усилия организма по высвобождению ветров. Такое сдерживание настолько противно природе человека, что часто порождает сильные боли и становится причиной будущих заболеваний…
Если бы выход ветров наружу не сопровождался отвратительным зловонием, то вежливые люди, вероятно, сдерживали бы себя в обществе при испускании газов не в большей степени, чем при сплевывании или сморкании. Следовательно, предлагаемая мною тема исследований заключается в создании лекарства, безопасного и не вызывающего отвращения, которое при смешивании с нашей повседневной пищей или приправами к ней способствовало бы естественному испусканию из нашего кишечника ветров не только не зловонных, но даже столь же приятных, как духи.
С претензией на научную серьезность Франклин объяснял, как разные продукты и минералы изменяют запах испускаемых газов. Может ли такое вещество, как известь, сделать их запах приятным? «Это достойно проведения эксперимента!» Тот, кто сделает это открытие, удостоится «вечной славы», утверждал Франклин, так как оно будет гораздо более «полезным, чем те открытия в науке, которые прежде делали философов знаменитыми». Все труды Аристотеля и Ньютона, указывал он, мало помогли тем, кто страдает от испускания ветров. «Какое утешение могут доставить вихревые потоки Декарта человеку, у которого бушуют ураганы в кишечнике!» Изобретение нового лекарства для ароматизации газов в кишечнике позволит хозяевам свободно испускать ветры с приятной уверенностью, что это доставит удовольствие гостям. В сравнении с такой роскошной возможностью, утверждал он, используя скверный каламбур, все предыдущие открытия «не стоят и фартинга»
.
Хотя этот фарсовый тест и был напечатан в его собственной типографии в Пасси, Франклин проявил осторожность и никогда не показывал его широкой публике. Однако он разослал его своим друзьям и указывал, что такое предложение могло бы заинтересовать одного из них — известного химика и специалиста по газам Джозефа Пристли, «который сможет сам обеспечивать себя материалом для исследований»
[475].
Одна по-настоящему очаровательная научная пародия создана им в виде письма к аббату Морелле. В нем прославлялись чудесные свойства вина и красота человеческого локтя.
Мы слышали о чуде превращения воды в вино на свадьбе в Кане Галилейской. Но такое превращение по доброте Божьей происходит ежедневно перед нашими глазами. Посмотрите на дождь, который сходит с небес на наши виноградники; там он достигает корней виноградной лозы, чтобы превратиться в вино; это является постоянным доказательством того, что Бог любит нас и любит видеть нас счастливыми. Чудо в Кане было осуществлено только для того, чтобы ускорить процесс.
Что касается человеческого локтя, объяснял Франклин, то очень важно, что он находится в правильном месте, так как иначе нам было бы трудно пить вино. Если бы по воле Провидения локоть оказался на руке слишком низко, то кисть руки с трудом доставала бы до рта. Подобным образом, если бы локоть размещался слишком высоко, то кисть руки со стаканом находилась бы выше уровня нашего лица. «Но в существующей ситуации мы способны пить, не испытывая неудобств, так как стакан опрокидывается прямо нам в рот. Давайте же со стаканом в руке преклонимся перед этой великодушной мудростью, преклонимся и выпьем!»
[476]
Дела семейные
Где же находились члены настоящей семьи Франклина и насколько они были отдалены от членов его новой параллельной семьи? Их разделяло огромное расстояние. Дочь Салли, обожавшая отца, писала, как она прилежно восстанавливала их дом в Филадельфии после того, как его покинули британцы в мае 1778 года. Но в то время как письма от его взрослых французских подруг начинались словами Cher Papa («Дорогой папа»), большинство писем от его настоящей дочери начинались более сдержанно: «Дорогой и уважаемый сэр». Его ответы, адресованные «дорогой Салли», а иногда и «моей дорогой дочери», часто содержали выражения удовольствия успехами его внуков. Но иногда даже его комплименты сопровождались нотациями. «Если бы ты знала, какое счастье мне доставляют твои письма, — выговаривал он, — я думаю, ты писала бы мне чаще».
В начале 1779 года Салли написала о высоких ценах на товары в Америке и о том, как она занята изготовлением скатертей. Но, к сожалению, допустила ошибку, добавив, что была приглашена на бал в честь генерала Вашингтона и заказала во Франции булавки, кружева и перья, чтобы выглядеть модно одетой. «Здесь никогда раньше не было такого количества нарядов и развлечений», — радостно сообщала она отцу и добавляла, что хотела бы получить от него в подарок какие-нибудь украшения, чтобы с гордостью продемонстрировать его вкус.
В то время Франклин занимался сочинением милых багателей для своих французских подруг. Кроме того, обещал Полли Стивенсон пару бриллиантовых сережек, если один из его лотерейных билетов выиграет. Но он с негодованием ответил на мольбу Салли прислать нескольких предметов роскоши. «То, что ты заказала длинные черные булавки, кружева и перья, вызвало у меня такое чувство отвращения, как будто ты насыпала соли в мою порцию земляники, — сердился он. — Я вижу, что пряжа отложена в сторону и ты должна быть одета для бала! По-видимому, ты не знаешь, моя любезная дочь, что из всех дорогих вещей в этом мире самой дорогой является безделье». Он послал несколько предметов, «которые являются полезными и необходимыми», но сопроводил этот свой жест грубоватым советом с легким налетом свойственного ему юмора по поводу некоторых легкомысленных украшений. «Если ты носишь свои батистовые манжеты, какие ношу и я, и не заботишься о том, чтобы штопать на них дырки, то они со временем станут кружевными, а перья, моя дорогая девочка, можно надергать из хвоста любого петуха в Америке»
[477].
