В субботу около полуночи толпа из двухсот пятидесяти человек достигла Джермантауна, расположенного к северу от Филадельфии. Звон церковных колоколов подал сигнал тревоги, и в возникшем хаосе образовался неожиданный альянс. Губернатор Пенн, как писал Франклин своему другу, «после сигнала тревоги оказал мне честь, явившись в полночь ко мне вместе со своими помощниками за советом и с просьбой сделать мой дом на какое-то время его штаб-квартирой». Пенн зашел настолько далеко, что предложил Франклину контроль за народным ополчением, от чего Франклин благоразумно отказался. «Я предпочел носить мушкет и укреплять власть губернатора, служа примером послушного выполнения его приказов»
[246].
Франклин и другие горожане, включая многих квакеров, хотели, чтобы губернатор отдал приказ об атаке. Вместо этого Пенн решил направить делегацию из семи видных граждан города, включая и Франклина, на встречу с пакстонскими парнями. «Принятый нами боевой вид и аргументы, которые мы использовали в переговорах с инсургентами, — вспоминал позже Франклин, — восстановили спокойствие в городе». Толпа согласилась разойтись при условии, что нескольким вожакам будет позволено войти в город, чтобы подать жалобы.
По мере того как напряженность в отношениях с пакстонскими парнями ослабевала, антагонизм между Франклином и Пенном восстанавливался. Франклин выбрал жесткий курс действий. Он хотел, чтобы губернатор и Ассамблея единым фронтом выступили против пакстонских делегатов и задержали их как ответственных за массовые убийства. Однако губернатор понимал политические выгоды союза с пресвитерианами и немецкими иммигрантами, которые симпатизировали жителям пограничных районов (и были оскорблены резкими словами, которые написал Франклин). Поэтому он встретился с представителями пакстонских парней тайно, вежливо их выслушал и пообещал не выдвигать против них никаких обвинений. По их предложению он также организовал выплату щедрых вознаграждений за каждый скальп индейца — мужской или женский.
Франклин негодовал. «Такие действия заставляют испытывать презрение к нему самому и к его правительству, — писал он другу. — Все уважение к нему со стороны Ассамблеи утрачено. Все надежды на счастье при правительстве хозяев рухнули». Его чувства были взаимными: в письме к дяде, хозяину колонии Томасу Пенну, губернатор Джон Пенн столь же строго порицал Франклина: «Здесь никогда не будет надежд на покой и счастье, пока этот негодяй обладает свободой распространять зловредную отраву, которой наполнено его черное сердце».
Черная горечь действительно начала проникать в сердце Франклина, обычно столь оптимистичное. Ограниченный пределами Филадельфии и втянутый в интриги бесчестных политиков, лишенный покоя дома и находивший мало удовлетворения в своих научных и профессиональных интересах, Франклин частично утратил жизнерадостную манеру поведения. Его письма того времени содержат скорее резкие, чем юмористические оценки политиков и даже довольно мрачные пассажи. Своему лондонскому другу-квакеру, практикующему врачу Джону Фотергиллу, Франклин писал: «Вы тешите себя приятной мыслью, что творите добро? Вы ошибаетесь. Половина людей, которых вы спасаете, вовсе того не стоят, так как они совершенно бесполезны, а почти вся другая половина не должна спасаться, потому что эти люди приносят вред»
[247].
И снова борьба с владельцами колонии
Итак, борьба между губернатором и Ассамблеей возобновилась, причем в еще более острой форме. Они сражались за контроль над милицией, над маяком и, разумеется, над налогами. Ассамблея одобрила закон налогообложений поместий владельцев колонии, за которым последовала общая идея компромисса по вопросу о Тайном совете. Франклин от лица Ассамблеи написал губернатору письмо с предупреждением, что наложение вето на законопроект «несомненно усилит позор и вину, лежащие на семьях владельцев, и вызовут еще большее (если это возможно) презрение к правительству»
[248].
На карту был поставлен не принцип правления, а власть над Пенсильванией. Франклин понимал: партия владельцев колонии имеет теперь прочную поддержку жителей пограничных районов и их ирландских, шотландских и немецких родственников. Это усилило его решимость продолжить неравную борьбу за реализацию своей мечты — убедить британцев отозвать хартию, дарованную хозяевам, и сделать Пенсильванию колонией британской короны.
Большинство жителей Пенсильвании не разделяли его предпочтений. Купеческая аристократия Филадельфии находилась в дружеских отношениях с семейством Пеннов. Проживавшие в приграничных районах пресвитериане и этнические группы рабочих создали новый союз после истории с пакстонскими парнями, к тому же они боялись, что возвращение королевской власти принесет восстановление власти официальной английской церкви, от которой когда-то бежали их недовольные предки. Даже такие известные квакеры, как Айзек Норрис
и Израэль Пембертон
, склонные к союзу с Франклином, с подозрением отнеслись бы к новой хартии, которая частично отменяла бы религиозные свободы, гарантированные много лет тому назад ныне покойным Уильямом Пенном. Своим упрямством Франклин вносил разброд в стан своих друзей и способствовал объединению врагов.
Также и в Лондоне имелось не больше поддержки идее восстановления королевской власти, чем в то время, когда Франклин начинал там кампанию в качестве дипломатического агента Ассамблеи Пенсильвании. Лорд Гайд, бывший боссом Франклина в британском почтовом ведомстве, писал: даже те королевские министры, которые, возможно, и не прочь «прибрать колонию к рукам», не желали мериться силами с семейством Пеннов. Он официально предупредил Франклина, как получившего назначение от короля, о том, что «от всех чиновников, служащих короне, ожидают помощи правительству». Франклин пошутил по поводу этого предостережения, заявив, что он «не будет ограничен Гайдом»
[249].
Тем не менее Франклин по-прежнему эффективно контролировал Ассамблею и в марте 1764 года добился двадцати шести резолюций — «ожерелья резолюций», как он говорил, — требующих отставки правительства владельцев колонии. Хозяева, как утверждал он, действовали «тираническими и негуманными» способами. Они использовали угрозу, исходившую от индейцев, «чтобы вымогать у людей привилегии для себя… приставляя к горлу нож дикарей». В последней резолюции заявлялось: Ассамблея будет спрашивать мнения граждан, следует ли направить королю «смиренное обращение» с просьбой «проявить милость и взять жителей провинции под свою защиту и правление».
Результатом стала кампания по сбору подписей за отставку правительства владельцев колонии. Франклин напечатал петиции на английском и немецком языках и даже подготовил несколько видоизмененную версию для квакерского сообщества, но его сторонники смогли собрать всего три с половиной тысячи подписей. Противники же изменений смогли собрать пятнадцать тысяч подписей в поддержку своей позиции.
