– Присядь. Вид у тебя усталый.
– А где… мой слуга? – спросила та с тревогой.
– В клети. Голодным не останется. Но Гнездо наше не для мужчин.
Аттия села, внезапно почувствовав невыносимую усталость. Нет, нужно быть начеку! Стоило представить, как бесится Кейро, и она приободрилась.
– Вот, пожалуйста! Снеди у нас много.
Перед Аттией поставили плошку с горячим супом. Девушка жадно начала хлебать его под пристальным взглядом Ро, прижавшей локти к коленям.
– А ты голодная, – проговорила Ро через некоторое время.
– Дорога у нас была долгая.
– Все закончилось. Здесь ты в безопасности.
Аттия лакомилась жидким супом, гадая, что значат эти слова. Обитательницы Гнезда казались дружелюбными, но бдительность терять не следовало: у них Кейро, у них Перчатка.
– Мы ждали тебя, – тихо объявила Ро.
– Меня?! – Аттия чуть не подавилась супом.
– Кого-то вроде тебя. Что-то вроде этого. – Ро вытащила Перчатку из кармана и с благоговением положила себе на колени. – Творятся странные вещи, Аттия. Странные, дивные вещи. Большой Исход ты уже видела. Мы несколько недель наблюдаем, как сорвавшиеся с места люди ищут еду и тепло, как они бегут, бегут от сердечного волнения Тюрьмы.
– Ро, а из-за чего волнение?
– Я слышу его. – Диковинные глаза девушки впились в Аттию. – Слышим все мы. Слышим среди ночи, забывшись сном. Здесь, меж потолком и полом, мы чувствуем дрожь цепей, стен, собственных тел. Чувствуем, как бьется сердце Инкарцерона. С каждым днем его стук все сильнее. Силу он черпает в нас, и мы это понимаем.
Аттия отложила ложку и отломила себе немного черного хлеба.
– Тюрьма отключает системы. В этом дело?
– Инкарцерон собирается. Сосредоточивается. Целые Крылья погружаются во мрак и безмолвие. Пророчество сбылось – пришел Фимбулвинтер. А у Черного Сапиента свои условия.
– Черного Сапиента?
– Так мы его прозвали. Говорят, Тюрьма привела его Снаружи. Его камера в самом сердце Инкарцерона. Там он творит что-то чудовищное. По слухам, создает человека из снов, тряпья, цветов и металла. Создает того, который поведет нас к звездам. И случится это скоро.
Аттия вглядывалась в лицо Ро, но чувствовала только усталость. Она отодвинула тарелку и грустно спросила:
– Ну а вы что? Ты лучше про вас расскажи.
– Это подождет до завтра. Тебе нужно выспаться. – Ро улыбнулась и накрыла Аттию толстым одеялом. Оно такое мягкое, теплое, уютное… Аттия устроилась поудобнее.
– Ты ведь не потеряешь Перчатку? – сонно спросила она.
– Нет, спи спокойно. Теперь ты с нами, Аттия Лебедь.
Аттия закрыла глаза, и голос Ро донесся до нее словно издалека:
– Раба кормили?
– Да! Он не столько ел, сколько пытался меня соблазнить, – ответил смеющийся девичий голос.
Позднее, сквозь глубокий сон, сквозь ровные вдохи, каждым зубом, каждой ресницей, каждым нервным окончанием Аттия почувствовала пульс. Свой пульс. Пульс Кейро. Пульс Тюрьмы.
17
Мир – это шахматная доска, поле наших интриг и безрассудств. Вы, миледи, разумеется, ферзь. Ваши ходы самые сильные. Себя я вижу скромным конем, всегда идущим в обход. Как по-вашему, мы движемся по клеткам сами или повинуемся могучей руке в Перчатке?
Смотритель Инкарцерона – королеве Сиа, из личной переписки
– Это ваших рук дело? – Клодия вышла из-за изгороди, наслаждаясь тем, как судорожно дернулся Медликоут.
Секретарь поклонился, очки-полумесяцы блеснули на утреннем солнце:
– Вы о грозе, миледи? Или о пожаре?
– Не ломайте комедию! – осадила его Клодия, позволив себе надменность. – На нас с принцем Джайлзом напали в лесу. Это ваших рук дело?
– Прошу вас, леди Клодия! – Медликоут поднял испачканную чернилами руку. – Прошу вас, будьте благоразумны!
Раздраженная Клодия притихла.
Медликоут оглядел лужайку, но не заметил никого, кроме павлинов, расхаживающих с пронзительными криками, и группы придворных в оранжерее. Из благоухающего сада долетало хихиканье.
– Нападение устроили не мы, – негромко проговорил Медликоут. – Иначе, миледи, принц Джайлз – если он Джайлз – был бы мертв. Стальные Волки достойны своей репутации.
– Несколько раз вы неудачно покушались на королеву, – едко напомнила Клодия. – И кинжал Финну подложили.
– Это чтобы он нас не забыл. Но в Большом Лесу – нет, там не мы действовали. Если позволите заметить, кататься без эскорта опрометчиво. Королевство кипит от недовольства. Бедняки терпят несправедливость, но это не значит, что они ее прощают. Думаю, вас просто хотели ограбить.
Клодия считала, что нападение подстроила королева, но делиться этим мнением не собиралась. Вместо этого она сорвала бутон с розового куста и спросила:
– А пожар?
– Это катастрофа, – удрученно ответил Медликоут. – Кто стоит за ним, вам, миледи, известно. Королева Сиа не желала, чтобы Портал работал.
– И теперь считает себя победительницей.
Ш-ш-ш – павлин распустил свой великолепный хвост, и Клодия вздрогнула. Теперь на нее смотрела сотня ярких глаз.
– Она считает, что вывела моего отца из игры.
– Без рабочего Портала так оно и есть.
– Господин Медликоут, вы хорошо знали моего отца?
– Я был его секретарем десять лет, – нахмурившись, ответил Медликоут. – Но раскрытой книгой его не назовешь.
– У него были секреты?
– Всегда.
– Касающиеся Инкарцерона?
– Об Инкарцероне я не знал ничего.
Девушка кивнула и вынула руку из кармана:
– Узнаёте эту вещь?
– Это часы Смотрителя, – ответил Медликоут, удивленно глядя на часы. – Он постоянно их носил.
Клодия внимательно следила за ним: не мелькнет ли у него в глазах узнавание. В стеклах очков отражались раскрытый футляр и серебряный кубик на цепочке.
– Отец оставил их мне. Так вы не представляете, где Инкарцерон?
– Понятия не имею. Я вел его переписку, я следил за его делами, но в Тюрьме не бывал.
Клодия защелкнула крышку часов. Судя по удивленному виду, Медликоут действительно ничего не знал.
– Как же отец переправлялся в Инкарцерон? – тихо спросила Клодия.
– Это я так и не выяснил. Он пропадал то на день, то на неделю. Мы… Стальные Волки… считаем Инкарцерон чем-то вроде лабиринта, скрытого под Хрустальным дворцом. Входом в него, разумеется, был Портал. – Медликоут с любопытством взглянул на Клодию. – Кажется, вам известно больше, чем мне. Что-то наверняка можно разузнать в кабинете Смотрителя. То есть у вас в поместье. Мне в него входить запрещалось.
