Должный учет того места, которое трансатлантическая гонка вооружений занимала в немецких расчетах 1940–1941 гг., поможет нам объяснить еще одну загадку, которая по-прежнему занимает умы исследователей нацистского режима и оказывает серьезное влияние на то, как мы пишем его историю. Вопреки утверждениям некоторых авторов, вооруженные силы Рейха на востоке в 1941 г. были значительно мощнее тех, которые вторглись во Францию. Но не менее бесспорно и то, что их боевые возможности рассчитывались, опираясь на планы уничтожить Красную армию в течение короткой кампании. Немецкие планы имели нулевой предел погрешности. Поэтому даже при самом предвзятом отношении следует признать, что операция «Барбаросса» была сопряжена с колоссальным риском. Она выглядит иррациональной и безрассудной, если объединить факты, указывающие на минимальный уровень мобилизации, с особенно часто цитируемой промышленной статистикой, как будто бы указывающей на стагнацию в производстве вооружений и катастрофическое снижение производительности труда в 1940–1941 гг. В свете этих данных может показаться, что из-за благодушия и расслабленности, воцарившихся после победы во Франции, в сочетании с расистской снисходительностью по отношению к Советскому Союзу, вермахт не счел нужным позаботиться о максимальном увеличении своих шансов в этой явно решающей кампании войны. Если это верно, то на этом «упущении» явно должна строиться вся наша интерпретация гитлеровского режима. Однако если мы учтем общую стратегическую ситуацию, то это в сочетании с критическим рассмотрением экономических фактов даст нам совершенно иную картину. Идея о том, что производство вооружений в Германии в 1940–1941 гг. просело и что производительность труда резко снизилась, по большей части является статистической иллюзией. Более того, при рассмотрении исключительно производства вооружений упускается из виду то, что одной из наиболее характерных черт военной экономики Германии на ранних этапах была мощная волна инвестиций, почти неослабно продолжавшаяся с 1939 по 1942 г. В должной мере оценив это, мы сможем понять один важный момент. Вследствие того, что Великобритании помогала Америка, Германия по-прежнему находилась в плену у логики трансатлантической гонки вооружений, даже готовясь к «Барбароссе». Промышленные ресурсы Германии никогда не могли быть полностью брошены на войну с Советским Союзом, потому что в то же самое время нужно было вести обширную подготовку к грядущей воздушной войне с Великобританией и Америкой. Таким образом, Гитлер лишь после грандиозных побед во Франции взял на вооружение то, что с полным правом может быть названо стратегией блицкрига – скоординированную стратегию, в рамках которой и производство вооружений, и стратегическое планирование строились на предпосылке о быстрой и решающей победе над Красной армией.
Однако цель этой стратегии состояла не в том, чтобы смягчить тяготы войны для гражданского населения, а в том, чтобы позволить Германии вести две войны одновременно.
По сути, можно сказать, что Третий рейх весной 1941 г. вел подготовку не к двум, а к трем войнам: против Красной армии, против британцев и американцев, и против гражданского населения Восточной Европы, начиная с евреев. И в этом случае «прагматические экономические» мотивы тоже были неразделимо переплетены с кровожадной идеологией. С одной стороны, программы С С по расовой чистке населения, начиная с евреев, представляли собой составную часть Generalplan Ost— этого поразительного проекта аграрной и промышленной колонизации. И наоборот, «План голода», принятый с одобрения ряда министерств весной 1941 г. и сочетавший откровенно прагматические расчеты в сфере снабжения продовольствием с идеями о расовой иерархии, представлял собой план массовых убийств, своим размахом затмивший даже программу, принятую в Ванзее.
Однако этот глобальный блицкриг – большая стратегия расовой войны – оказался не стратегией победы, а стратегией поражения. Операция «Барбаросса» забуксовала уже под Смоленском в июле-августе 1941 г. В то же время Америка выражала все более твердую готовность оказывать помощь и Великобритании, и Советскому Союзу. Перед лицом все более вероятной войны на два или даже на три фронта та поразительная гибридная стратегия, которую Третий рейх сочинил в течение предыдущего года, стала разваливаться. В декабре Гитлер, верный своей логике, основанной на теории заговора, в союзе с японцами объявил войну Соединенным Штатам. Пребывая в убеждении, что до войны с США в любом случае осталось лишь несколько месяцев, он воспользовался стратегической диверсией – японским наступлением на Тихом океане. Осенью 1941 г., обдумывая ту форму, которую должно было принять в итоге «Окончательное решение», и возможность стратегического выхода из ситуации войны на два фронта, в которой оказался Третий рейх, Гитлер неоднократно возвращался к своей полемике с Рузвельтом, происходившей в январе 1939 г.
По любым разумным оценкам объявление Гитлером войны Соединенным Штатам решило участь Германии. Экономические и военные силы, сплотившиеся в начале 1942 г. против Третьего рейха, имели над ним подавляющее превосходство. Как мы уже показывали, эта фаталистическая точка зрения разделялась всеми наиболее тесно вовлеченными в управление военной экономикой Германии до кризиса зимы 1941 г. К этому выводу пришли и Удет в люфтваффе, и Фромм в армии, и Томас в верховном командовании вермахта, и Тодт в Министерстве вооружений, и Канарис в разведке, и Роланд и его коллеги в Руре. Все эти люди связали свою судьбу с гитлеровским режимом. Но им были известны основные тенденции экономического развития первой половины XX в. Они, как и подавляющее число их современников, были убеждены в ключевом значении экономики США. Никто из них не сомневался в том, что после мобилизации американских промышленных мощностей – а они имели отличное представление о мерах, принятых уже в 1940 и 1941 г. – Германия окажется в еще более отчаянной ситуации, чем в 1918 г. Думать как-либо иначе означало бросить вызов здравому смыслу, вполне отразившемуся в тревогах общественности, прилежно фиксировавшихся осведомителями гестапо. Вся степень американских производственных успехов после 1942 г. стала сюрпризом даже для американцев. Но основы этого сценария были написаны уже в 1917–1918 гг. и бесконечно воспроизводились в фордистском нарративе на протяжении всех 1920-х и 1930-х гг. При этом, конечно же, остается фактом то, что ведущие немецкие эксперты при всем своем пессимизме не осознали в полной мере поразительную индустриальную и военную стойкость Советского Союза, которая по сути оказалась главной проблемой вермахта в 1942 и 1943 г.
Однако этот пессимизм заставляет дать нелицеприятную оценку группе лиц, вставших во главе германской военной экономики после зимнего кризиса. Мотивация таких людей, как Герберт Бакке, дирижер «Плана голода», или гауляйтер Фриц Заукель с его вербовщиками, орудовавшими по всей Европе, никогда не вызывала никаких сомнений. Нет смысла и в дальнейших дискуссиях по поводу Альберта Шпеера. Эти люди вовсе не были аполитичными эффективными технократами. Они были верными гитлеровцами, готовыми идти с Третьим рейхом до его печального конца. Гитлер мог полагаться на них даже в последние месяцы войны. И они продолжали борьбу, не останавливаясь буквально ни перед чем. «Оружейное чудо» Шпеера основывалось на ресурсах, полученных путем мобилизации всех активов нацистского государства. Рейхсбанк, Министерство экономики и Министерство финансов сыграли важную, но по большей части оставшуюся неоцененной роль, обеспечивая стабильность немецкой валюты – по крайней мере до начала 1944 г. Промышленность Рейха напрягала все свои силы в отчаянной попытке взять верх над Советским Союзом. Но эти на первый взгляд безобидные элементы военной экономики Германии были соединены многочисленными нитями со зловещей политической кликой в составе гауляйтера Заукеля, статс-секретаря Герберта Бакке, Германа Геринга и Генриха Гиммлера. Этот узел политической власти был сплетен для решения вопросов продовольствия и рабочей силы. Совместными усилиями этих лиц в 1942 г. для немецкой промышленности были мобилизованы миллионы новых работников, а европейский продовольственный баланс был резко изменен с тем, чтобы обеспечить Германии калории и белки, игравшие роль топлива для «оружейного чуда» Альберта Шпеера. Как было показано в главе 16, летом 1942 г. даже массовое уничтожение польских евреев в газовых камерах имело функциональный смысл в рамках этой радикализованной разновидности тотальной войны. А с лета 1943 г. Шпеер начал все более широко полагаться на меры принуждения, которые обеспечивало ему партнерство с Генрихом Гиммлером и СС.
