— Да, но… — Она умолкла, пытаясь понять его слова. — Я не имела в виду, что мы боги, я говорила о том…
Она и сама не знала, что имела в виду, и с мольбой посмотрела на Цзяна.
И он в кои-то веки дал простой ответ:
— Ты должна объединить эти концепции. Бог снаружи. И бог внутри. Как только ты поймешь, что это одно и то же, как только сложишь в голове обе идеи и поймешь их истинность, ты станешь шаманом.
— Но это не может быть так просто, — выпалила Рин. В голове по-прежнему стоял туман. Она попыталась сформулировать свои мысли: — Если это… тогда… тогда почему никто так не делает? Почему никто в опиумных притонах не находит богов?
— Потому что они не знают, что искать. Никанцы не верят в богов, не забыла?
— Ладно, — сказала Рин, отказываясь заглатывать наживку, когда ей швырнули в лицо собственные слова. — Но почему? — Она считала религиозный скептицизм никанцев обоснованным, но как тогда Цзян и ему подобные могут творить такие чудеса? — Почему верующих так мало?
— Когда-то их было больше, — сказал Цзян, и Рин поразилась, с какой горечью это прозвучало. — Когда-то здесь было много монастырей. А потом пришел Красный император и, решив объединить страну, все их сжег. Шаманы потеряли власть. Монахи — те, кто обладали подлинной властью, — либо погибли, либо исчезли.
— И где они сейчас?
— Скрываются. Забыты. В недавней истории лишь среди кочевников Глухостепи и племен Спира остались те, кто способен общаться с богами. И это не совпадение. Задача по модернизации и мобилизации влечет за собой веру в способность человека контролировать мировой порядок, а когда такое происходит, теряется связь с богами. Когда человек начинает думать, что сам пишет сценарий мировых событий, он забывает о силах, придумавших нашу реальность. Когда-то академия была монастырем. А теперь здесь готовят военных. Ты обнаружишь, что подобное повторяется во всех великих государствах мира, вошедших в так называемую цивилизованную эру. В Мугене нет шаманов. В Гесперии нет шаманов. Они почитают людей, которых считают богами, но не самих богов.
— А что насчет никанских суеверий? — спросила Рин. — То есть в Синегарде, где много образованных людей, религия исчезла, но что насчет деревень? Насчет религии народа?
— Никанцы верят в иконы, а не в богов, — ответил Цзян. — Они не понимают, чему поклоняются. Ставят ритуалы выше теологии. Шестьдесят четыре бога с одинаковой властью? Как удобно и как нелепо. В религии невозможны такие четкие определения. Боги организованы не так аккуратно.
— Но я не понимаю, — сказала она. — Почему исчезли шаманы? Разве Красный император не был бы более могущественным, если бы шаманы вступили в его армию?
— Нет. Все наоборот. Создание империи требует единства и подчинения. Учений, которые распространены по всей стране. Ополчение — это бюрократическая сущность, которой интересны только результаты. Я не могу преподавать все то же самое в классе из пятидесяти человек, а уж тем более для тысяч. Ополчение почти целиком состоит из людей вроде Цзюня, который считает имеющим значение лишь то, что дает немедленные результаты, причем эти результаты можно воспроизвести и снова использовать. Но шаманизм — искусство неточное. Как же иначе? Оно касается фундаментальных истин о каждом из нас, как мы связаны с феноменом бытия. Конечно, оно неточное. Если мы полностью это поймем, то сами станем богами.
Рин это не убедило.
— Но ведь наверняка какие-то учения можно было распространить шире.
— Ты переоцениваешь возможности империи. Подумай о боевых искусствах. Почему ты сумела победить однокурсников на Испытаниях? Потому что они изучали урезанную для удобства версию. То же самое относится и к религии.
— Но шаманов ведь не забыли окончательно. Эта дисциплина по-прежнему существует.
— Эта дисциплина — шутка, — сказал Цзян.
— А мне так не кажется.
— Только тебе, — сказал Цзян. — Даже Цзима сомневается в ценности этого курса, но не может заставить себя его отменить. В глубине души никанцы никогда не бросали надежду снова обрести шаманов.
— Но у них есть шаманы. Я верну шаманизм обратно в мир.
Рин с надеждой посмотрела на Цзяна, но тот сидел неподвижно, уставившись на край скалы, словно его разум блуждает где-то далеко. Выглядел он очень печальным.
— Эра богов окончена, — наконец сказал он. — Никанцы, может, и упоминают шаманов в легендах, но не принимают концепцию сверхъестественного. Для никанцев шаманы — безумцы. Мы не безумцы. Но как убедить в этом других, когда все в это верят? Как только империя так решила, все свидетельства обратного были уничтожены. Степняки были изгнаны на север, прокляты и подозревались в колдовстве. Спирцы порабощены и считались отбросами, их кидали в сражения, как диких псов, и в конце концов принесли в жертву.
— Тогда мы научим никанцев, — сказала Рин. — Заставим их вспомнить.
— Ни у кого не хватит терпения выучить все то, что я тебе преподаю. Помнить — это задача только для нас. Я годами искал кадета, и лишь ты поняла истину.
Рин почувствовала в этих словах укол разочарования, не собой, а империей. Трудно было смириться с тем, что когда-то люди могли свободно разговаривать с богами, но больше не могут.
Как вся страна могла забыть о богах, способных наградить невообразимой силой?
Легко, вот как.
Мир гораздо проще, когда все сущее предстает перед глазами. Проще забыть о тех силах, которые создали эти грезы. Проще поверить, что реальность существует лишь в одном измерении. Рин сама в это верила до недавнего времени, и теперь разум с трудом приспосабливался к иному.
Но сейчас она знала правду, и это придавало ей сил.
Рин молча уставилась на долину внизу, пытаясь постичь масштаб того, о чем она только что узнала. Тем временем Цзян набил порошком трубку, прикурил и сделал долгую, глубокую затяжку.
Он прикрыл глаза. На лице расплылась умиротворенная улыбка.
— Поехали, — сказал он.
Когда наблюдаешь за человеком под кайфом, но сам при этом трезв, то быстро начинаешь скучать. Через несколько минут Рин толкнула Цзяна, но он не пошевелился, и тогда она начала спуск с горы в одиночестве.
Если Рин думала, что Цзян позволит ей принимать галлюциногены для медитации, то она ошибалась. Он заставлял ее помогать в саду, поливать кактусы и грибы, но запрещал трогать растения, пока не позволит.
— Без должной подготовки разума психоделики не принесут тебе пользы, — объяснил он. — Ты просто станешь раздражительной.
Сначала Рин с этим согласилась, но прошло уже несколько недель.
— И когда же я буду готова?
— Когда просидишь пять минут спокойно и не открывая глаз.
— Но я могу сидеть спокойно! Я сижу спокойно уже почти год! Только этим и занимаюсь!
