Правда, столь хитроумно выстроенное здание могло рухнуть со дня на день: репутация завоевателя, выскочки, пусть даже гениального, состояла всего лишь из неутомимо сплетаемой сети физических или моральных побед — достаточно было ослабнуть одной петле, и вся ткань могла расползтись.
К примеру, Хидэёси тщетно требовал от Ходзё Уд-зимаса, хозяина обширных территорий в Канто, чтобы тот явился в Токио и изъявил почтение как императору, так и его кампаку. Удзимаса укрылся в своих владениях и укреплял там связи, дружеские и семейные, со своим соседом Токугава Иэясу. Первый призыв, в 1588 г., ничего не дал; на второй, 1589 г., явился брат главы клана — сам Удзимаса не шелохнулся, очевидно, не спеша покоряться человеку, триумф которого ему, возможно, казался не более чем временным. Полуострова и равнины Канто простирались так далеко от столицы и были так хорошо защищены с тыла огромными горами Северо-Запада, традиционным очагом сопротивления централизаторскому влиянию Киото!
Таких надежд Хидэёси, конечно, не мог позволить питать, если не хотел быстрого распада того дела, которое с большим трудом совершил. Однако в тот момент у него было много других поводов для раздумий.
Без конца гоняясь за осуществлением грез о политической славе, он несомненно не уделял особого внимания ускользавшим годам — и вот время прошло! Ему стукнуло уже пятьдесят четыре, а наследника нет: Хидэкацу, четвертый сын Нобунага, которого он усыновил, в 1585 г. умер, а ни один ребенок его крови не родился. Странная судьба: пусть его супруга была бесплодной, но, конечно, в наложницах он никогда не испытывал недостатка — не один из его верных вассалов, представителей родов Кёгоку, Гамо, Маэда, предлагал ему как минимум одну из своих дочерей, чтобы она попыталась исполнить его надежды и доставить ему удовольствие. В качестве главы дома и его жена Нэнэ предоставляла ему те же услуги, а Хидэёси был не из тех мужчин, которые отказываются от приятных моментов жизни. Несколько писем к Нэнэ, например, адресованы той или иной наложнице, которые все были подвластны официальной супруге, в отсутствие хозяина принимавшей решения о дне и месте, где каждая из них должна встречаться с господином; взамен — уважение к «посреднику» всегда священно — они служили вестницами, передавая послания супругов. Несмотря на столь хитроумную организацию, Хидэёси перешагнул рубеж пятидесятилетия, не родив ребенка — во всяком случае такого, который прожил бы достаточно долго, чтобы кто-нибудь сохранил о нем память.
Кое-что переменилось, когда Хидэёси выделил одну девочку-подростка, которую когда-то спас от смерти, — дочь Асаи Нагамаса и О-Ити, родной сестры Нобунага, женщины, которой предстояло после драматичной жизни покончить с собой на трупе второго мужа, Сибата Кацуиэ; легенда, всегда падкая на подобные утверждения, рассказывает, что Хидэёси смотрел на О-Ити — хрупкую и трагическую героиню — глазами, полными нежности. Ее дочь все еще носила-свое детское имя — Тятя. Она, говорят, отличалась обворожительной красотой, но того типа, который любопытным образом прежде всего напоминал о матери. И вот в мае 1589 г. наконец свершилось чудо: Тятя произвела на свет сына, получившего имя Цурумацу. Чтобы отметить это событие, Хидэёси преподнес юной матери замок, стоящий на реке Ёдо (к югу от Киото); тогда Тятя отказалась от прежнего имени, и теперь ее официально будут называть поэтичным и помпезным именем Ёдо-доно или Ёдо-гими. Итак, кампаку, приемные предки которого — Фудзивара, наконец может основать род и передать свое сказочное наследство бесспорному наследнику!
Из месяца в месяц здоровье ребенка все больше его интересовало, и в нем ощущалось зарождение чувства искренней привязанности, не имевшей отношения к политическим замыслам главы клана:
Вы не написали мне, и я в большой тревоге. Становится ли юный принц все больше и больше? Очень важно давать строгие приказы Вашим людям, чтобы Ваше жилище было бы защищено от огня и чтобы между ними и их подчиненными не возникало разлада. К 20-му числу я Вас, конечно, увижу и обниму юного принца, и той ночью Вы будете спать рядом со мной: ждите меня.
Повторяю: Вы должны им сказать, чтобы они не позволили юному принцу схватить насморк; Вам не следует быть небрежной в чем бы то ни было (Письмо к Ёдо-гими, 1590 г.)
(Boscaro. Р. 43).
И с ощущением, что он наделен покровительством богов, в апреле 1490 г. он объявил войну семейству Ходзё, не в силах больше выносить их оттяжек и уловок. Хидэёси бросил на чашу весов все свои силы — сухопутную армию и морскую армию, в то время как Ходзё Удзимаса спокойно отступил в соответствии с тактикой, которая всегда приносила ему успех. Он отошел к своему замку Одавара в земле Сагами (современная префектура Канагава), с которым еще не смог справиться ни один противник, ни один из крупных феодалов Севера, даже сам Уэсуги Кэнсин.
И сражение назревало медленно, словно каждая из воюющих сторон вдруг застыла в эпической и неподвижной позе: с одной стороны — инертность Удзимаса, с другой — невозмутимое ожидание Хидэёси, поставившего свою армию лагерем (говорили о двухстах тысячах солдат); разве он не умел всегда обеспечить интендантскую службу, которая, впрочем, большую часть времени сводилась к умению прокормить армию на территориях, по которым происходит переход? И что может быть изящней, чем эта административная переписка из палатки, восстанавливающая связь с военными началами исполнительной власти и той походной эффективностью, о какой забыл сёгунат, омещанившись или слишком расслабившись от придворных грез:
Вы снова и снова посылаете ко мне гонцов, и я очень счастлив. Мы окружили Одавара двумя-тремя рядами, выкопали рвы и возвели стены, и мы не дадим уйти ни одному врагу. Здесь окопались люди восьми провинций Канто, и если нам удастся заставить их сдаться, заморив голодом, дорога на Осю (провинция Муцу) откроется настолько широко, что я буду этим только доволен. Учитывая, что Канто составляет треть Японии, я теперь хотел бы дать твердые приказы, чтобы мы могли сохранить эту ситуацию даже по окончании сего года. Отныне я намерен стремиться к благу страны. На сей раз я хочу разрешить столько задач, сколько возможно, и стоять лагерем долго, пока не истощатся мои запасы золота и серебра, пока мое имя не сохранится для потомства, а потом я совершу триумфальное возвращение. Помните это и говорите всем.
Повторяю: я поймал врага в клетку, и, значит, никакой опасности нет; не бойтесь! Я скучаю по юному принцу, но, поскольку я смотрю в будущее, и прежде всего потому, что я желаю повелеть своим людям замирить всю страну, личные чувства я откладываю до лучших времен… (Письмо к Госа, камеристке жены, от 13 апреля 1590 г.)
(Boscaro. Р. 37.)
Какие неудобства может причинить осадная война, когда сам задаешь темп? Из Одавара Хидэёси управлял страной, писал жене, требовал, чтобы ему посылали любимых наложниц и чтобы Нэнэ занималась доставкой таковых еще и для каждого из его главных полководцев — ведь вечера и дни действительно слишком долги, чтобы обходиться без женщин. Вскоре он затребовал и своих мастеров чайной церемонии — необходимый элемент престижа. Зато он настоятельно советовал Нэнэ не ехать — эти волнения не для нее; истина заключается в том, что он во сто раз больше предпочел бы видеть Тятя, молодую мать своего столь желанного сына, но справедливости ради надо сказать, что именно Тятя заставляла себя уговаривать, не слишком желая покидать новый замок, чтобы вязнуть в грязи дорог и жить в лагерях. Но она была неправа, потому что Хидэёси учитывал все, когда, например, писал жене — единственной, кому он доверял сидеть со своим юным Цурумацу:
