— А куда нужно было? — едва заметно улыбнулся он.
— Стал бы художником. Ты же учился.
— Кроме техники, нужен еще талант, — заметил он.
— А почему ты думаешь, что у тебя его нет?
— Я не думаю, я знаю. Так что лучше я буду хорошим полицейским, чем посредственным художником.
— А твои родители, они не расстроились?
— Нет, они никогда не пытались оказывать влияние на мой выбор.
— Тебе повезло с родителями, — произнесла она уверенно.
— Точно, — согласился он.
— А твоя мама художница?
— Нет, она детский психолог.
— Ух ты! — выдохнула она.
— Ты лучше на монитор смотри, — улыбнулся он.
— Я так понимаю, из-за того, что ты разбираешься в живописи, тебя отправляют к Лидии Заречной?
— Правильно понимаешь, коллега.
— Значит, это ее картины?
— Ее.
— А она неплохая художница.
Он согласно кивнул.
— Я говорила с Антониной Серегиной.
— И как она тебе?
— Очень серьезная девушка, настроена на покорение карьерной вершины.
— Думаешь, покорит?
— Думаю, да.
— Но тебя что-то смущает?
— Да… — она замолчала в задумчивости.
— Не поделишься? — тихо спросил он.
— Поделюсь. Понимаешь, вот они все дружат — Женя Маврина, Тоня Серегина, Лидия Заречная и… Юлия Лопырева.
— Ну и что? — не понял он.
— Они очень разные…
— Это естественно.
— Но у Жени, Тони, Лидии есть общее — они сами прокладывают свой путь, пытаются добиться чего-то самостоятельно. А Юля…
— Это легко объясняется — Юлии с детства все преподносилось на блюдечке, а другим девочкам — нет.
— Тогда почему они дружат?
— А это объяснить уже труднее. Но есть люди, которые сохраняют школьную дружбу на всю жизнь.
— Да, наверное. И мне кажется, что именно Юлия у них заводила.
— Ну, так у нее времени вагон на всякие придумки. А остальные заняты делом, поэтому им легче принять предложения Лопыревой по проведению досуга, чем придумывать что-то самим, — его губы дрогнули в улыбке.
— Да, досуг они проводят насыщенно, — Любава тоже не смогла удержаться от улыбки и быстро спросила, — не знаешь, кто с этими мальчиками будет разговаривать?
— Если ты рассчитывала совместить приятное с полезным, — улыбка Дмитрия стала шире, а в глазах запрыгали чертики, — то облом!
— Это еще почему?
— Следователь сам решил с ними потолковать.
— Надо же, — притворно огорчилась она.
— Ну, ладно, — он поднялся из-за стола, — ты будешь отчет для Наполеонова писать?
— Буду, — вздохнула Любава.
Залесская, как и большинство оперов, бумажки писать не любила.
— А я побегу, не хочу опаздывать на встречу с Заречной.
Их начальник, Василиса Воеводина, не уставала повторять, что свидетель должен чувствовать уважение со стороны правоохранительных органов, несмотря на загруженность последних. Если заставить невиновного человека ждать и томиться, то, перенервничав, он либо все забудет, либо насочиняет полкороба вполне правдоподобных небылиц и чаще всего неумышленно.
* * *
Дмитрий подъехал к дому Лидии Заречной за пятнадцать минут до назначенного времени, припарковался возле бровки и осмотрелся. Двор старой застройки — три кирпичных пятиэтажных здания, старые липы, тополя, кусты сирени. И большая клумба, на которой уже начинали распускаться пионы.
Такие просторные клумбы, окаймленные красным кирпичом, теперь встретишь нечасто. Сейчас все больше вынужденный минимализм: заполнят землей автомобильную шину и натыкают туда неприхотливых цветочков типа петуний или бархатцев. А большая клумба требует внимательного ухода. Не зря ведь говорят, что красота требует жертв. И напрасно эту пословицу относят только к женской красоте. Уход за любой красотой требует в первую очередь самого ценного, что есть у каждого человека, — времени. Хотя потратить его на клумбу, конечно, лучше, чем на сплетни или ничегонеделанье…
Он подошел к среднему подъезду и нажал на кнопку домофона. Через пару минут приятный голос с легкой хрипотцой отозвался:
— Слушаю.
— Старший оперуполномоченный Дмитрий Сергеевич Славин.
— Да, помню, заходите.
Дверь подъезда открылась, и Славин быстро поднялся по лестнице на третий этаж.
Лидия Заречная стояла на пороге своей квартиры.
На ней были старые джинсы и светло-серая блузка, местами перепачканная красками. Большие серо-зеленые глаза, правильный овал лица, немного припухшие губы и русые волосы, заколотые на затылке.
Лидия не менее внимательно рассмотрела высокого широкоплечего блондина с ореховыми глазами и даже едва заметно кивнула в знак одобрения. Бросила взгляд на развернутое удостоверение и снова кивнула:
— Проходите.
Пройдя по длинному коридору, они оказались в светлой комнате, которая больше напоминала мансарду, чем зал в пятиэтажном доме на третьем этаже.
— Чаю хотите? — спросила хозяйка.
— Хочу.
Заречная поставила перед гостем большую чашку с крепким, но чуть теплым чаем. Вместо сахара художница пододвинула поближе к Славину коробку шоколадных конфет.
— Вишню с ромом любите? — спросила она.
— Люблю, — кивнул он, взял одну конфетку, положил ее в рот и раскусил.
— Вкусно? — спросила она.
— Очень.
Заречная села напротив него, налила себе чай в точно такую же чашку и взяла конфетку.
— О чем вы думаете? — спросила художница.
— Об Эркюле Пуаро.
— О чем?! — изумилась она.
— Не о чем, а о ком, — поправил он с ласковой улыбкой, — об Эркюле Пуаро. Этому герою Агаты Кристи частенько приходилось расследовать дела, где фигурировали отравленные конфеты.
Лидия оценила шутку и фыркнула:
— Эти точно не отравлены, можете есть спокойно.
— Спасибо, — поблагодарил он и взял еще одну конфету.
— Вы пришли ко мне поговорить о Юле? Что она еще натворила?
— А почему вы решили, что меня интересует именно Юля?
— Ну, не я же, — она уставилась на него своими проникающими в душу глазами.
— Кроме Юлии, у вас еще две близкие подруги…
— Ни Женя, ни тем более Тоня не способны влипнуть в историю.
