– Что, Салия, не можешь почерк разобрать? Послушай-ка: раз уж мама написала тебе реферат, ты бы хоть удосужился пару раз прочитать текст, а то бормочешь тут непонятно что!
Пораженный, я уставился на него, не понимая, что происходит. Теперь я весь дрожу и весь покрыт потом. Слабым голосом продолжаю доклад.
– Ты ведешь себя как шут гороховый! Уже не смешно!
Учитель начинает по-настоящему злиться. Я же не унимаюсь, мучаюсь, но читаю текст дальше. Закончилось тем, что за реферат мне влепили кол.
– Могу одно тебе пообещать: после такого я обязательно позвоню твоей матери и серьезно поговорю с ней!
Еще за несколько месяцев до того я сказал маме, что, кажется, стал хуже видеть. Мы сходили к окулисту. Врач сообщил о дефекте зрения и прописал очки. Хотя очки проблемы не решили, носил я их исправно. А вдруг поможет, думал я тогда.
После выступления с рефератом от стыда я готов был провалиться сквозь землю. Кроме того, меня посетило нехорошее предчувствие. Было неприятно, но я отмахнулся от этих мыслей и только сказал себе: врач-кретин выписал мне не те очки. Надо будет еще раз к нему сходить. Так некстати. Особенно потому, что с недавних пор у меня появилось два новых увлечения: во‐первых, я стал заядлым бегуном, ежедневно тренировался. Во-вторых, после стольких лет бездельничанья в школе я решил всерьез взяться за учебу и повысить свой средний балл. В обоих случаях хорошие очки мне очень пригодились бы.
В тот же день учитель географии позвонил маме. Она объяснила, что действительно помогала мне с рефератом, но шпаргалку я делал сам. Положив трубку, мама учинила мне допрос.
– Салия, в чем дело?
– Я не мог прочитать с листка. Я не видел слов, хотя на мне были очки.
– Да, но учитель считает…
– Кроме того, я нервничал. Ты же знаешь, я не умею выступать перед людьми.
– Знаю, но скажи-ка честно…
– Ой, мам, да ерунда! – перебил я ее снова. – Я просто не справился, все провалил. Отстань от меня, мне пора на тренировку.
Она отстала. А что еще ей оставалось? Я был пятнадцатилетним подростком – сложный период для мальчишки. А уж какой тяжелый для его матери!
Следующие недели я был сосредоточен на предстоящих юношеских играх. На тренировках мне с трудом удавалось разглядеть время на электронных часах. Несмотря на это, я вытеснял беспокойство по поводу глаз – и отмахнулся от намерения еще раз сходить к врачу. Это не входило в мои планы, я посчитал проблему несущественной. «Всему свое время» – с таким девизом жил я тогда и по сей день во многих отношениях придерживаюсь его.
В день соревнований я пробежал тысячу метров ровно за три минуты. Оглушительный успех. Когда мне вручали школьную грамоту, передо мной уже стояла новая цель – дистанция в десять километров. Теперь мне хотелось непременно принять участие в более масштабном уличном забеге.
Следующие летние каникулы мы провели не как обычно на Шри-Ланке, откуда родом мой отец, а отправились на юг Тироля, чтобы там побродить по горам. В походе отец обратился ко мне, кивнув на гору напротив:
– Глянь-ка, кабинка фуникулера заезжает на станцию.
Я напряженно вглядывался, повернувшись в указанном направлении.
– Да где же? – недоуменно посмотрел я на отца.
– Ну ты что, слепой? Вон там! – влезла сестра, тыча пальцем в сторону склона.
Я проследил за ее рукой. Ни станции, ни кабинки я не обнаружил.
– Да ничего там нет, обычная зеленая гора, – возразил я, чувствуя себя беспомощным.
Все члены семьи молча смотрели на меня.
– Салия, что-то с тобой не то, – наконец сказала мама. – Надо нам еще раз показаться окулисту. Причем сейчас же. Мы прерываем отпуск.
Поначалу я был шокирован таким поворотом событий, хотел запротестовать. Но все-таки подумал: на кой мне сдался Тироль, как по мне, можно и правда вернуться. Мне выпишут новые очки и, возможно, глазные капли или еще что. Я не был ни трусливым, ни склонным к излишней рефлексии, ни вечно сомневающимся. Я был оптимистом: будь что будет! Мама же была другой: она старалась казаться спокойной, но у нее плохо получалось скрывать озабоченность. Отец демонстрировал безучастность.
Обследования длились бесконечно. Мне постоянно закапывали в глаза какие-то жидкости, чтобы расширить зрачок. После них мир расплывался еще больше. Первый врач не смог поставить диагноз и отправил нас к другому. Процедуры пошли по второму кругу. Это меня раздражало. Отчетливое неприятное чувство я испытал, когда и второй врач, проведя все анализы и осмотры, выглядел нерешительным. Он отослал меня, чтобы переговорить с мамой с глазу на глаз. Обеспокоенный, я ждал на улице, пока меня снова не позвали в кабинет.
Сомнений больше не осталось, диагноз был поставлен: отслоение сетчатки. В короткий срок я потерял восемьдесят процентов зрения. Специалисты не смогли объяснить, почему заболевание развивалось так стремительно. Ясно одно – болезнь неумолимо прогрессирует.
«Всему свое время» – с таким девизом жил я тогда и по сей день во многих отношениях придерживаюсь его.
– И что теперь? – охваченный отчаянием, глядел я на маму.
– Не знаю… Надо идти в специализированную клинику и делать операцию…
Врач сказал, что если что-то и может помочь, то только лазерное лечение.
– В противном случае ты скоро ослепнешь.
У нас с мамой перехватило дыхание. Мы сидели неподвижно, как парализованные.
Цсс-вшш-цсс-вшш… Когда мы ехали домой, дождь лил ручьем. Звук автомобильных дворников по сей день стоит у меня в ушах. Всю дорогу мы молчали. У нас в голове, громко жужжа, роились вопросы, ответы на которые мы не находили. Да и могли ли быть ответы? С уверенностью можно было сказать лишь одно: по-прежнему уже ничего не будет. Впервые в жизни я не на шутку испугался. Мое настоящее заполнил страх перед будущим, страх неизвестности.
До тех пор о лазере я слышал только в кино: я смотрел фильм «Звездные войны», в котором Люк Скайуокер одолел врагов своим лазерным мечом. Но я с трудом представлял себе лечение лазером, в те времена такие операции были в новинку. Нам рекомендовали одну университетскую клинику, где мы узнали, что операция позволит частично обратить процесс отслоения сетчатки вспять или по крайней мере приостановить его. Но существовал риск, что лазер еще больше разрушит ткани. Однако выбора не было. Без оперативного вмешательства с высокой долей вероятности мне грозила полная слепота. Пан или пропал! Мама пробовала обратиться еще и к знахарю. Он вколол мне гинкго. За это мама вывалила кучу денег. Но без толку.
Примерно через три недели после постановки диагноза я сам превратился в героя фантастического кинофильма. Один зрачок мне зафиксировали, голову поместили в какой-то футуристический аппарат. Голубые блики, шипя, выстреливали мне в лицо. Я полностью пребывал в сознании и четко ощущал, как лучи проникают в глаз и мощными ударами отзываются в области темени. В конце концов у меня ужасно разболелась голова и трещала весь оставшийся день. Это было настоящее мучение.
