Между тем внутри церкви в XIV–XV вв. разворачивалась острейшая борьба за укрепление собственного политического, идеологического и, конечно, финансового положения. Что касается великокняжеской власти, то она, с одной стороны, была вынуждена считаться с церковью, а с другой — настойчиво стремилась к ее подчинению. Международная обстановка благоприятствовала великому князю, так как сама Византия вследствие расширения агрессии турок-осман и их военных успехов находилась в весьма затруднительном положении. В обстановке угрозы турецкого нашествия ослабевшая Византия искала союзников и вела переговоры о заключении церковной унии с римской церковью, рассчитывая получить поддержку европейских католических стран в борьбе с турками-османами. Для византийских политиков было важным сохранить в орбите своего влияния и Русскую церковь, к которой они не раз обращались за помощью, а также втянуть Великое княжество Московское в борьбу с османами. Однако Московская Русь, вынужденная бороться на два фронта — против Литвы и ослабевшей, но все еще опасной Орды, помогая при этом теснимой османами Византии деньгами, не могла оказать ей военной помощи. Греки надеялись получить ее от Запада, полагая, что католический мир не останется равнодушным к судьбе некогда великой христианской державы. В 1424–1425 гг. византийский император Иоанн VIII Палеолог предпринял поездку по Западной Европе, посетив Венецию, Милан, Рим, Венгрию и Испанию, чтобы добиться поддержки, в ходе которой у византийского василевса сложилось ложное убеждение, что союз с Западом возможен только при условии восстановления единства католической и православной церквей.
Но если в Византии унию рассматривали и воспринимали как чисто политический акт для выгоды государства в заключении военного союза с западными государями, то «в Ватикане смотрели на унию, как на акт, направленный сначала для укрепления престижа Ватикана, поколебленного Базельским собором (1431 г.), а затем для подчинения Папе православной церкви, бедствующей по политическим причинам»25. Отметим, что идея союза христиан сама по себе не была ложной, как и идея унии, но не за счет ущемления интересов православия. Впрочем, этот вопрос дискуссионный и требует, на наш взгляд, специального исследования историками церкви.
Между тем в Византии справедливо полагали, что инициировать унию мог только папа римский. Но прежний опыт общения с Римом (Лионская уния 1274 г.) подсказывал, что приобрести папскую помощь православные греки могут лишь в одном случае: подчинившись папе и признав его главенство во Вселенской церкви. Когда в 1436 г. папа римский Евгений IV, после «великой схизмы», укрепил свое положение, в Константинополе стали активно готовиться к церковному собору, который должен был рассмотреть вопрос о воссоединении церквей. Митрополит Исидор — новый ставленник Константинопольской патриархии — и должен был содействовать реализации этой задачи.
Вскоре после того, как в Москве стало известно о казни в Литве митрополита Герасима, ранее нареченный митрополит Иона, епископ Рязанский, был отправлен на подавление в Константинополь. Однако и на этот раз поездка Ионы не была успешной. Ко времени прибытия Ионы в Византию патриарх Иосиф II в 1436 г. уже совершил поставление на киевский митрополичий престол своего кандидата — грека Исидора, который был близок ко двору предпоследнего византийского императора Иоанна VIII Палеолога26. В патриархии Ионе объяснили, что это произошло потому, что тот не успел прибыть в Византию на хиротонию вовремя, но обещали, что после кончины Исидора он унаследует митрополичий престол. Из текста грамоты, отправленной Василием II киевскому князю Александру (Олелько) Владимировичу, следует, что Иона возвратился на Русь в свите нового митрополита Киевского и всея Руси Исидора27. Оба архиерея прибыли в Москву 2 апреля 1437 г.28
Политик, писатель и одновременно выдающийся богослов своего времени, Исидор был явно незаурядной личностью: его перу принадлежит более двадцати риторически оформленных писем на греческом языке, три энкомии (греч. — восхваление, хвалебная песнь) в честь византийских императоров, два аколуфия (греч. — песнопения богослужений суточного круга) в честь архистратига Божия Михаила и святого великомученика Димитрия Солунского, похвальная речь императору Сигизмунду Люксембургскому, два выступления на Базельском соборе, ряд речей на Флорентийском соборе и др. Как полагают, Исидор родился между 1385–1390 гг. в Монемвасии на Пелопоннесе, откуда происходил и его предшественник по Московской кафедре — святитель Фотий. Русские летописи называют его «многим языком сказателем». Умер 27 апреля 1463 г. в Риме. Образование получил в Константинополе. После 1409 г. стал иеромонахом в монастыре Архистратига Михаила и прочих Ангелов в Монемвасии. С 1433 по 1436 г. был игуменом монастыря Святого Димитрия Солунского в Константинополе, основанного императором Михаилом VIII Палеологом (1261–1282)29. В 1434 г. в составе греческой делегации (Дмитрия Палеолога и Иоанна Дисипата) Исидор участвовал в работе католического Базельского собора (1431), заседания которого возглавлял кардинал Джулиано Чезарини, и там же впервые высказал мысли в пользу заключения унии между церквями30.
Римский католицизм не раз активизировал идеи о «восточной унии», рассматривая ее как утверждение власти над Византией и Русью. Ранее уния уже была провозглашена Ватиканом на I Лионском соборе в 1245 г., затем и на II Лионском соборе в 1274 г.31 Однако на деле сближения между католичеством и греками не происходило, реальной власти папа на Востоке не получил, как не получила никакой помощи от Запада и Византия, внутри которой уступки императоров папству вызывали резкий протест со стороны православного общества. В то же время папство переживало идейный и духовный кризис, обозначившийся во второй половине XIII в., а в конце XIV — начале XV в. вылившийся в раскол («схизму») в католической церкви32.
Это было время формирования основ униональной политики и унии как инструмента не только конфессионального, но, прежде всего, внешнеполитического и дипломатического воздействия на своих противников, главными из которых на тот момент были православные Византия и Русь.
Великий князь Василий II был недоволен поставлением Исидора и думал даже прогнать нового митрополита, о чем писал в своем послании в Константинополь в 1441 г.33, но в конце концов счел нужным смириться и признать Исидора законным главой Русской церкви34. Тем более что положение его самого в Москве было неустойчивым, ведь династическую смуту, начатую Юрием Звенигородским, в любой момент могли продолжить сыновья мятежного князя.
По прибытии на Русь новый митрополит сразу же стал готовиться к поездке в Италию на очередной собор, выполняя, по словам И. Пирлинга, указания, которые «были выработаны еще на берегах Босфора»35. Русские летописи отмечают, что Василий II не одобрял спешных сборов митрополита в Италию и согласился лишь после того, как Исидор дал клятвенное обещание хранить верность православию и не приносить с собора ничего, что было бы чуждо православному вероучению: «о, Сидоре, дръзновенно дѣеши, в Латыньскую землю идешь и составление осмаго собора поведаеши, его же отрекошася святи отци. Нынѣ же, аще и останешися мысли своея, но буди вѣдаа, егда възвратишася оттуду к намъ, то принеси к нам изначальствѣнѣишее прежьнее благое съединение нынѣшнее въсиавшее в нас благочестие и устав божественаго закона и правлениа святыа церкви»36. Василий II понимал, что Исидор был зависим от патриарха Константинопольского и византийского императора, поэтому в сложившейся ситуации задумался о необходимости большей независимости от Константинополя в будущем, но препятствовать не стал, а, напротив, принял меры к тому, чтобы русская делегация во главе с митрополитом Киевским и всея Руси Исидором прибыла на собор с подобающим почетом.
