– За эти десять месяцев она не ответила ни на одно мое письмо, – нервно приглаживая волосы, сообщаю я.
– Ах… Эдди…
– Я писал ей каждый месяц.
Матушка подходит ко мне сзади и ласково кладет руку мне на плечо.
– Наверняка виной всему какое-то досадное недоразумение…
Я слегка подаюсь вперед, чтобы лучше видеть дом Эльмиры, в котором, судя по всему, царит оживление.
– А что, у Ройстеров сегодня какой-то праздник?
Матушка тоже выглядывает в окно.
– Возможно. Помнится, в прошлом году они устроили грандиозный званый вечер незадолго до Рождества. Ты разве к ним не ходил?
Я возвращаю портьеру на место.
– Может, мне к ним заглянуть?
– Нас не приглашали, но, возможно, потому что соседи знают, что из-за болезни я не расположена к общению…
– Да, схожу, пожалуй.
– Но ты ведь страшно устал, какие тут гости! Может, лучше остаться дома? Давай пригласим твою сестру на ужин…
– Я ужасно соскучился по Эльмире. Хочу ее удивить.
– Ну разумеется. – Матушка помогает мне снять дорожное пальто. Ее движения так мягки и ласковы, так не похожи на грубые толчки локтями и хлопки по спине, которыми без конца обмениваются студенты. – Думаю, она придет в восторг от того, как ты изменился!
Судорожно сглатываю, пытаясь отогнать страх, что всё будет с точностью до наоборот.
Матушка делает несколько тяжелых вздохов, а потом говорит:
– Иди наверх, отдохни немного, прежде чем помыться. Время еще есть, успеешь переодеться. Есть хочешь?
– Умираю с голоду.
– Я попрошу Джудит принести тебе в комнату чего-нибудь перекусить.
– Спасибо. Очень вам благодарен. Я и по Джудит соскучился, если честно.
Матушка набрасывает мое пальто на руку.
– Надеюсь, в университете ты вел себя достойно, а, Эдди?
Я киваю и отхожу в сторону.
– Да, мэм. Учитывая все мои обстоятельства, я вел себя наидостойнейшим образом.
Она смотрит на лестницу, вслед отцу, который недавно по ней поднялся, словно знает, как подло он со мной поступил, оставив меня без средств к существованию, да еще так далеко от дома.
– О, даже не сомневаюсь. Ты всегда был таким послушным и милым мальчиком! – восклицает она.
Передо мной возвышается парадная дверь дома Ройстеров, перед которой белеет пара ионийских колонн, поддерживающих белоснежную крышу крыльца. По бокам от двери стоят чугунные светильники – в старину такие вешали на стены замков. Огонь в них мерцает величественно и яростно. Я представляю, как перебираюсь через ров к воротам замка, защищенным стальными кольями. Из окон верхних этажей доносятся жалобное пение скрипок и вторящие им вздохи виолончелей. Крепость Судьбы встречает меня под аккомпанемент Трио-сонаты ре-минор Вивальди.
Я поднимаюсь по ступенькам в новом фраке, когда-то купленном у шарлоттвилльского торговца, чтобы впечатлить Эльмиру. Кстати, счет за эти покупки был в итоге выслан отцу, но мне совершенно плевать, вызвало ли это его недовольство. Фалды моего ярко-синего фрака легко бьют меня сзади по коленям, а золотистые пуговицы поблескивают в свете фонарей. Мой костюм дополняет новенький жилет из черного бархата, светло-коричневые брюки и черный, как ночь, шейный платок, который я с превеликим старанием повязал на шее. Я разодет, как принц – в таком не сразу разглядишь должника! – и молю небеса о том, чтобы о моей нищете здесь так никто и не прознал.
Артур, швейцар Ройстеров, распахивает передо мной двери и приглашает в дом, и я поднимаюсь по лестнице из розового дерева в бальную залу. Посреди лестницы, на небесно-голубой стене висит зеркало в шесть футов высотой. Мое отражение сполна выдает все мои волнения, сомнения, страхи, превратившие мои фиолетовые глаза в черные омуты.
В бальной зале представители местной аристократии мило беседуют и попивают вино. Никто из них не задыхается под тяжелым долговым бременем, ломающим хребты и души.
Во всяком случае, так мне кажется.
Никому из них не доводилось после тайной помолвки мучительные месяцы ждать хотя бы одного ласкового слова от своей возлюбленной.
В этой зале, как и в «Молдавии», зеркала поблескивают со всех стен, создавая иллюзию, будто комната наполнена сотнями аристократов. Сотнями гостей в шелковых и бархатных сверкающих костюмах, попивающих кроваво-красное вино, поющих дифирамбы своим кошелькам и обширным земельным наделам, – а я совсем один.
И в зеркалах, несмотря на нарядность моего фрака, я кажусь мрачным и страшным вороном, по ошибке затесавшимся в эту пеструю толпу.
И тут я вижу ее – мою Эльмиру! – и это прибавляет мне храбрости.
Она оживленно беседует с подружками у столика, уставленного золотистыми пирожными и бокалами с розовым пуншем. Милая моя Эльмира в восхитительном платье из темно-синего атласа, украшенном серебристыми ленточками! Цвет ее наряда напоминает мне скованную льдом реку, по которой так здорово кататься на коньках в безоблачные сумерки! Ей теперь шестнадцать, почти семнадцать – и она уже куда больше похожа на женщину, чем на девочку. Время сделало ее только краше, но глаза – небесно-голубые глаза, которые я так хорошо знаю и люблю, – остались прежними. При виде Эльмиры голова у меня идет кругом, а отчаяние, разъедающее душу из-за того, что она так ни разу мне и не написала, испаряется без следа.
Я решительно направляюсь к ней, жалея, что у меня нет букета алых роз. Сердце колотится в такт рваному ритму скрипок – такое чувство, будто Вивальди сочинил эту мелодию специально для того, чтобы юный студент, вернувшийся из обители знаний, мог пересечь под нее просторную комнату и воссоединиться со своей прекрасной возлюбленной.
– Эльмира! – зову я. Голос едва меня слушается.
Она оборачивается, и глаза ее удивленно округляются.
– Эдди! Что вы здесь делаете?!
– Я только вернулся из Шарлоттсвилля. И узнал, что у вас намечается званый вечер…
– Лучше уходите…
Внутри у меня всё обрывается.
– Но почему?!
Подружки, окружившие было Эльмиру, поспешно расходятся кто куда, будто бы спасаясь от грядущей бури – хотя, возможно, это только кажется.
– Что случилось? – спрашиваю я, взволнованно теребя шейный платок. – Почему все разбежались? Вы бы знали, Эльмира, какая это мука – жить вдали от вас… Вы, кажется, совсем не рады меня видеть… Но почему?!
– Эдди, – Эльмира кладет руку себе на шею, на глазах у нее выступают слезы. – Почему вы мне не писали из Шарлоттсвилля?
– Как это не писал?! – изумленно переспрашиваю я. – О чем вы?! Я писал вам каждый месяц, а порой и чаще. Неужели вы не получали моих писем?
