— Все полезно, что в тебя полезло, Сереня, — обнадежил его Сергеич, доставая свою шленку.
— Ну, как? — восторженно-ожидательно вопросил Олег, когда все сняли пробу.
— Непривычный вкус, — вежливо уклонился я, вылавливая из зеленой бурды куски колбасы, почему-то приобретшей бледно-салатовый оттенок.
— Может, добавочки, тут еще много осталось, — с хозяйским радушием угощал Олег, пытаясь воодушевить нас собственным примером.
— Спасибо, наелись, — дружно отказались мы.
Гастрономический эффект не заставил долго ждать.
Первым приступ тошноты ощутил Сергеич, потом стало выворачивать всех остальных. Если я, Жура и Олег отделались обильной рвотой, то у Кумарина налицо были все признаки тяжелой интоксикации, подкосившей его на несколько дней.
— Ну, че, Лысый, довыделывался?! Такого человека отравил, — зашипел Жура, когда Сергеич наконец заснул. — Ну, и нас в довесок.
— Олег, что за дрянь ты заварил? — поддержал я Серегу.
— Колбаса как колбаса, соевая, наверное, — пожал плечами Олигарх.
— Слышь, Олигарх, а какого хрена она у тебя соевая? Хозяин заводов-газет-пароходов…
— Жена, когда покупает, откуда может знать — соевая или не соевая, — оправдывался Олег.
— Как откуда?
— Ну, колбаса же запечатанная продается, как она ее попробует?
— Слышь, Лысый, ты в натуре дебил или над нами решил поглумиться? Хотя если ты такой дебил, то откуда у тебя столько бабла?
— Олег, может, тебе жена мелко мстит за все твои измены? — смеяться было и трудно, и больно.
— Мелко?! Чуть всей хатой не преставились! — шепотом заревел Жура. — Хотя, пожалуй, вряд ли она будет мстить ассиметрично.
— Хрен угадал! — огрызнулся Олег.
— Да не переживай ты так, Олигарх, — Серега дружески похлопал его по плечу. — Если у мужа не будет рогов, чем же он будет фигачить врагов!
Не успели рассосаться новогодние праздники, как вокруг нашей камеры начались масштабные маневры. В первый же рабочий день — четырнадцатого января Журу вызвали к операм, которые в очередной раз потребовали от него дать показания, что Кумарин грозился отрезать голову Бадри Шенгелии и сыграть ею в футбол. В случае отказа от показаний опера обещали возбудить против Журавского дело по факту вымога-лова у бывшего сокамерника Бессонова. О всех деталях состоявшегося разговора Жура сразу же поведал Сергеичу.
В этот же день Олигарх вернулся от адвокатов, радостно бормоча под нос «жизнь моя блатная, злая жизнь моя, словно сто вторая мокрая статья».
— Что случилось, Олежа? Мы стали на ярд богаче? — удивился Серега столь неожиданной перемене настроения соседа.
— Все хорошо! — Олигарх счастливо улыбнулся сжатым ртом, вставляя ломаную сигарету в фильтр.
Остатки дня Олег почти ни разу не присел, нахаживая круги, похихикивая, лукаво поглядывая на нас. Новость, полученная от адвокатов, распирала его, он собирал всю волю, чтобы не растрепать ее сразу по возвращении в хату. Через пару дней терпение истощилось, молчание стало невыносимым, удерживать в себе восторг души дальше не хватило сил.
Сначала с глазу на глаз Олег доверил новость Сергеичу, но, не испытав предвкушаемого наслаждения от столь ограниченной аудитории, решил расширить ее мной. Улучив удобный момент, когда на прогулку мы вышли только вдвоем, Олигарх поведал о своей радости.
— У меня рассмотрение Верховным Судом касатки на продление сроков содержания назначили на тридцать первое января, — издалека начал Олег.
— Рад за тебя, хоть на телевизор прогуляешься, — усмехнулся я.
— Вань, выхожу! — лицо пермского олигарха подернулось шершавым блаженством.
— Конечно, ты и так Новый год должен был на Мальдивах встречать.
— В этот раз без вариантов, — блаженство сменилось бравадой, но Олег до последнего пытался сохранить интригу.
— Заканчивай, Олег, — отмахнулся я, удачно зацепив самолюбие Олигарха.
— Короче, — не выдержал Олег и зашептал. — Адвокат занес в Верховный семнадцать… Они взяли. Взяли! На тридцать первое уже назначена нужная коллегия. Выхожу!
— Семнадцать… мультов чего? — настала моя очередь удивляться.
— Того самого, не рублей же, — разъяснил Олег, раздражаясь моей недогадливостью. Он явно не бредил.
— Должны нагнать?..
— А куда им теперь деваться. Бабло взяли, слово дали. Здесь уже заднюю не включишь.
Олег подул в замерзшие ладони.
— Ладно, давай заниматься, а то вконец околеем.
— Нормально, — Олег грелся предвкушением свободы. — Через две недели буду по-человечески на воле заниматься.
Эти две недели казались Олегу муторно-долгими. Он отказался от спорта, не ходил на прогулки, непомерно жрал, гонял и курил. Наконец настал день «икс». Изнемогший от бессонницы Олигарх с утра пораньше уже сидел на шконке в новеньком спортивном костюме, теребил в руках папку с документами.
Долгие часы ожидания отстреливали в его сознании тяжелым боем кремлевских курантов. Стрелка неумолимо бежала к границе, отделяющей «еще рано» от «уже поздно». Два часа — пора! Тишина. Три — уверенность слабеет, но надежда пока ликует. Тишина! 15.32 — в тормоза застучали: «На “к” с документами». Все вздохнули.
— Точняк на свободу, Олежа! — оживился Серега. — Братуха! Не вернешься к нам больше!
— Олег, оденься попроще, — вмешался я в общую радость.
— Зачем?!
— Как уйдешь, вещи твои будем дербанить, не мусорам же оставлять.
— Я куртку заберу, — подхватил идею спортсмен. — Лысый ее по-любому минимум за трешку евро брал.
— На тебя она не налезет, — съязвил я. — Бери трусы, они безразмерные.
— Лады, — легко согласился Жура. — Тебе — куртку, мне — матрас и шконку. Остальное мерить будем.
Пребывая в нервной невесомости, Олег вжался в тормоза.
Мысленно он пребывал уже дома.
…Через полчаса Олигарх вернулся. Его потрясывало, на лбу выступил крупный пот.
Ломая пальцы, он раздражал слух хрустом суставов.
— Что случилось, Олег? — вопрос Сергеича вывел Олигарха из оцепенения.
— Другая коллегия… почему-то… — процедил он, не отрывая взгляда от стены. — Оставили в силе.
— А бабки? — воскликнул я.
— Обещали вернуть… Вернут, суки, куда они денутся… Я выйду, по-любому выйду скоро, очень скоро, — словно заклинание, отрешенно бормотал Олег.
Нехотя и вскользь Олег проронит потом о потере части суммы при возврате, правда без уточнения цифр. Ключников — не первый и не последний, кто, попадая под обаяние своих адвокатов, становился для них заурядным лохом. Защитнички, не довольствуясь баснословными гонорарами, частенько берутся за «неформальное» решение вопросов по отдельному прейскуранту, срубая маржу со взяток или целиком теряя их в своем кармане. Крайним за кидок адвокатская изворотливость выставляет перед клиентом непременно кого покруче — от Генерального прокурора до заместителя главы Администрации Президента. Да и кидок — не кидок, ведь такие люди не кидают! Взяли, помнят, должны! Они — не пожарники, а у тебя не горит. А если тебе «должен» свободу Председатель Верховного суда, а то и сам Верховный, то и шконка мягче, и баланда слаще. Так богатенький зэка невольно становится рабом своего адвоката, словно ухажер капризной красавицы, требующей плату за призрачную надежду. Отказаться платить — значит распрощаться с призраком свободы, а признать потерю денег — признаться самому себе, что тебя развели. И лоху за счастье шелестеть дальше, лишь бы не чувствовать себя лохом.
