И некоторые ныряют.
С головой.
А после выплывают, грязи нахлебавшись. Если выплывают вовсе.
— Не спеши. — Я погладила руку Кэед. — Если он и вправду серьезен, то не отступится. А исчезнет… так тому и быть. Ты и вправду красива, просто красота бывает разной.
Иоко бы рассказала… многое бы рассказала. Об очаровании осеннего листа, который ярок красками, но все равно не сравнится с хрупкостью новорожденного ростка. Об оттенках увядания и торжестве жизни… о воде и пламени, многообразии всего и вся… она многое знала о красоте из правильных книг.
Как и сама Кэед.
— Я… знаю, — тихо произнесла она, окончательно успокаиваясь. — Просто… он тоже знал… он побывал дома… и говорит, что мой отец продал старый дом. Тот, в котором бабушка жила… и ее мать… и та самая прапрабабушка, прибывшая из земли Хинай… как он мог?
Думаю, с легким сердцем, если цену дали хорошую.
Да, здесь чтут заветы предков, но дело в том, что те люди не были его предками. А память о старухе, оставшаяся в каждой вещи, в стенах этого дома, изрядно докучала, и не только о ней.
— Старшую из моих сестер уже сговорили… ей пятнадцать… она, должно быть, красива, если нашелся жених, который готов заплатить выкуп. Он и свахе дал десять золотых… десять…
— Хочешь, мы заплатим двадцать?
— За что? — вполне искренне возмутилась Кэед. А я пожала плечами: душевное спокойствие дороже денег. — Нет… это как-то… неправильно. Просто обидно… они готовятся к свадьбе. Осенью будет, но приданое уже складывают в сундуки… в мои сундуки. Их она вряд ли продала.
В этом дело? В вещах? Или… добавляет обиды… И кто ты, господин прекрасный, купивший — будем честны — право стать гостем в доме своем за свиток с печатями? Простой чиновник?
Сомневаюсь.
— Две дюжины кимоно… моя бабушка готовила их… есть те, которые состоят из семи… из двенадцати платьев… каждое чуть светлее другого, но носить их надо вместе… мне позволили забрать любимые, но про сундуки я просто не вспомнила.
Она сжала кулачки.
— И про украшения… они одной достанутся или между всеми разделят?
— Тебе это важно?
Глупый вопрос.
И… я, конечно, могу сопроводить ее к новому дому отца, но… что это даст?
— Он сказал, что по закону, если я отыщу свидетелей, которые подтвердят, будто вещи принадлежали мне, их должны будут вернуть… приданое не может быть наследством, а значит… — Она сглотнула слюну и призналась: — Я отказалась. Я… дура?
— Нет.
— Мне страшно стало… я не хочу в суд… их видеть. Они скажут, что я лгунья и плохая дочь… наверное, я действительно очень плохая дочь…
— Хорошая.
— Вы не знаете…
Почему-то вспомнился мужчина со страшными глазами. И вот как мне предупредить соседку? Извините, мы с вами не слишком ладим, но так уж получилось, что я оказалась в курсе ваших тайных дел? И знаю, что под полом вашего дома догнивает тело старушки? И надо бы вернуть его… а заодно уж опасайтесь собственного мужа, которого считаете никчемным.
Он уже убил однажды.
И ему понравилось.
Что-то, чувствую, после такой речи меня как минимум ненормальной объявят, а то и… я потрогала шею. Как бы наш соседушка цель не сменил.
— Я… я в какой-то момент была готова согласиться. Я хотела отправиться… я бы нашла свидетелей. Это легко на самом деле… и забрать вещи. Так, чтобы все их новые соседи видели… наверняка им не рассказали про меня… сделали вид, что меня вовсе нет!
Крик спугнул пташек.
Впрочем, не настолько, чтобы они вовсе исчезли. Лишь перепорхнули с ветки на ветку, а спустя мгновение, решив, верно, что смогут улететь в любой момент, перебрались ближе. Этак я поверю, что они и вправду следят.
— А тут я… я бы… — Она закрыла лицо руками. Снова слезы? Или… — Мне не жаль вещей… я понимаю, что смогу создать новые… с вами или без… раньше я думала, что вышивка — это просто еще один способ стать особенной…
— Почему нет?
— А теперь знаю, сколько стоят мои работы… и хочу, чтобы он тоже знал… чтобы понял, что мне не нужны его деньги, что я сама по себе…
…драгоценность.
Несостоявшаяся наложница Императора и, быть может, императрица, оказавшаяся вдруг вместо Золотого города в деревянной клетке. Птичка-невеличка… только крыльев лишенная.
Сейчас ей кажется, что свобода близка, но законы…
Женщине сложно в мире мужчин.
И с ними.
И без.
И… мне все равно очень интересно, что за добрый господин заглянул в мой дом. И готова поклясться, что визит этот был не последним.
ГЛАВА 30
Женщин наняла Шину. Смуглые рыбачки с лицами темными, что перепеченные лепешки, были молчаливы и сосредоточенны. Они передвигались бесшумно и смотрели под ноги.
Даже когда мыли стены, все равно смотрели под ноги.
Не смели громко разговаривать.
И старались делать вид, что их вовсе не существует.
Я играла хозяйку, и роль эта не требовала многих усилий. Садись. Сиди с видом отрешенным. Не мешай… Шину ходила и покрикивала, не стесняясь порой и затрещины отвешивать, когда полагала, что работают женщины недостаточно быстро.
— Мы им платим, и много, — сказала она, слегка кривясь.
А я промолчала.
Глиняные стены оказались укрыты изнутри панелями из темно-красного, с прожилками, дерева. И, натертое смесью масел и рисовой водки, то заблестело, обрело исконную бархатистую поверхность.
Полки ожили.
Сундуки оказались бездонны.
А соседи любопытны.
— Вот, значит, как. — Первой появилась женщина с круглым пухлым лицом и на удивление тощим телом. Причем худобу эту не способно было скрыть богатое томэсодэ. Расшитое алым и желтым шелками по темной ткани, оно было, пожалуй, почти безвкусным, а обилие украшений, воткнутых в высокую, слишком уж высокую прическу, чтобы поверить, что сделана она из собственных волос, и вовсе делало голову похожей на аляповатый, странного вида цветок. — А я не верила, что он и вправду продал…
Женщина вошла и по-хозяйски осмотрелась. Прицокнула языком.
— Тысяча, — сказала она, не глядя на меня. — Сегодня же доставят…
Это на пятьсот больше, чем лавка стоила.
— Нет, — ответила я.
— Больше тебе никто не даст.
— И не надо.
Я не собиралась продавать лавку. Неожиданно место это, сперва показавшееся на диво убогим, преобразилось, да и… я ведь обещала.
Дом в добрые руки…
