— Если ты хочешь быть ближе к нему, проще переехать в город.
— А что бы изменилось? — подумав, спросила я. — Насчет хутора я тебе все объяснила, то есть попыталась, как могла. А все остальное… все остальное по-прежнему.
— Ты все еще его любишь? — тихо спросила подруга, и это ее непрошенное волнение показалось странным.
Кому, как не ей, знать: никогда никого я не любила так, как своего брата Роланда…
После обеда я проводила Татьяну (она вызвала такси из города) и отправилась к себе, Верный, радостно виляя хвостом, трусил впереди, время от времени оборачиваясь.
Но, не доезжая до хутора, я вдруг остановилась в нескольких шагах от речки. Пристроилась на поваленном дереве, жевала травинку, глядя на темную воду. Пес отнесся к моей причуде с пониманием. Улегся у меня в ногах и, кажется, задремал…
Никогда никого я не любила так, как своего брата Роланда…
Начало мирной жизни Агнес встретила в интересном положении. И вскоре на свет появилась двойня: моя мама и ее брат. Маргарита и Максимильян. Грета и Макс. Двойняшки, как правило, очень близки, известный факт. К тому моменту, когда они подросли, старшие дети хутор уже покинули, не считая Стаса, конечно. Агнес и ее приемный сын всегда были заняты, и двойняшки по большей части оказывались предоставленными самим себе. Не удивительно, что близость их в силу этого обстоятельства только росла. В общем, они тоже ходили, взявшись за руки, на что сограждане не преминули обратить внимание. «Дурная кровь».
Надо сказать, при Максе особо распускать языки никто не решался. Он рос парнем, который и за себя постоит, и сестру в обиду не даст. Внешне они с мамой абсолютно не похожи. Она невысокая, стройная даже сейчас, зеленоглазая шатенка с тонкими чертами лица. Считалось, что Макс похож на деда, то есть на своего отца, коли он к появлению двойняшек все-таки имел отношение. Лично я в этом почти не сомневалась. Хотя, по мне, так сходства никакого, если не считать роста и стати. А также недюжинной силы. Кое-что от деда как раз проглядывало в маме (в детстве я с увлечением рассматривала фотографии). Макс — блондин с небесно-синими глазами, не скажу, что очень красив, но от лица его отвести взгляд трудно.
В семнадцать с небольшим они покинули хутор, Макс отправился в мореходку, а мама в Москву. Благополучно выучилась, еще на третьем курсе вышла замуж, а через три года женился Макс. Но становиться счастливыми родителями ни та, ни другой не торопились. Брат с сестрой по-прежнему были очень близки, приезжать к Агнес старались вместе. Само собой, к ним неутомимо приглядывались, но, кроме как «дурную кровь», ничего предъявить не могли: ходят брат с сестрой за руку, что ж с того? На отсутствие детей внимание, конечно, обратили и, думаю, вдоволь посудачили.
Наконец на свет появился мой двоюродный брат, которого жена Макса, наполовину латышка, назвала Роландом. В сыне Макс души не чаял, и тот не подвел. Ростом и статью пошел в отца, и здешние кумушки, поглядывая на него, с легкой завистью шептали: «Какого сына бог послал…»
Через три года после рождения Роланда на свет появилась я. Вопрос о «дурной крови» был временно снят. Брат и сестра по-прежнему были близки, старались видеться почаще, но на деле это получалось плохо: мой отец к тому моменту из загранкомандировок не вылезал, а мы мотались вместе с ним.
Как и когда мы встретились с Роландом впервые, история умалчивает. Я пробовала расспрашивать маму, но она на этот счет мало что помнила. Однако годам к шести не было у меня лучшего друга, чем мой брат. Надо отдать ему должное, он хоть и старше, но никогда не старался отделаться от меня. Напротив, всегда охотно брал с собой, а учитывая, что он был заводилой, я быстро и успешно вливалась в компанию местных мальчишек. Вместе с ними носилась на велосипеде, переплывала омут на спор и ходила на рыбалку. Бабка сурово отчитывала меня за малейшую провинность, зато Роланд по вечерам читал мне книжки. Мы сидели обнявшись на диване в столовой, и я была абсолютно счастлива.
Надо сказать, Макс во мне души не чаял и при первой возможности забирал к себе. В то время они жили в Питере, мы в Москве, если отец не отправлялся в очередную командировку. Роланд тоже частенько гостил у нас, в общем, виделись мы регулярно и помимо бабкиного хутора, что, в общем-то, понятно: два славных города связывают скоростные поезда.
Лет в семь на дурацкий вопрос: «Кого ты любишь больше, маму или папу?» — я честно отвечала — Роланда. Однако кумушки до поры помалкивали, может, потому, что в селе увидеть нас с братом вдвоем было проблемой, меня всегда окружала ватага мальчишек. Роланд был предводителем, а Серега его лучшим другом. В десять лет Звягинцев меня поцеловал. Кажется, два раза, и сказал, что непременно на мне женится, когда вырастет. Я в свои семь лет клятвенно пообещала, что буду ждать этого знаменательного события, и с тех пор мы, встречаясь наедине, застенчиво обнимались. Само собой, кто-то из мальчишек это увидел, после чего нас стали дразнить «жених и невеста». Роланд это быстро прекратил, пообещав весельчакам хорошую затрещину (а был он уже тогда на голову выше сверстников), но меня и Серегу такой поворот, скорее, огорчил. Мы ничего не имели против того, чтобы быть женихом и невестой. Видимо, наша взаимная симпатия, которую мы не прятали, способствовала тому, что сплетни кумушек нас с братом миновали. «Дурная кровь» на этот раз дала сбой.
В общем, благодаря Роланду и бабкиному хутору мое детство смело можно назвать счастливым, хотя родители вели полукочевой образ жизни, не особо обращали на меня внимание, передоверяя нянькам. Дважды хотели развестись, но все это оставалось где-то за пределами моей настоящей жизни и мало меня волновало. Единственной проблемой были громадные счета за телефон, когда мы жили за границей, и, как следствие, запрет звонить Роланду чаще, чем раз в неделю. И раз в неделю звонил он. Вторник и суббота — наши дни.
А потом мы отправились в Аргентину, где пробыли почти три года. Отец иногда летал в Москву, а мы нет. С чем это было связано, я уже не помню. Мне тогда было четырнадцать, и я впервые влюбилась. В очень красивого мальчика, с которым училась в одном классе. Поэтому длительную разлуку с братом я пережила на редкость спокойно. Но о моей любви первым узнал, конечно, он. Очень серьезным тоном давал наставления, как себя следует вести. Если б только родители знали, о чем мы тогда беседовали! А еще я писала ему письма, длинные, на редкость бестолковые. Его ответы были куда короче, но ни одно из моих писем с дурацкими откровениями и еще более дурацкими вопросами он не оставлял без внимания. И о первой своей девушке тоже рассказал мне, о первой любви, о первой близости… Что за счастливое было время, господи!
Одноклассника я разлюбила довольно быстро, потом была еще любовь, а вслед за ней безответная страсть к студенту-медику, жившему неподалеку. Бедняга даже не догадывался о том, какие чувства у меня вызывает, зато об этом знал Роланд. Мы разработали план операции «случайного знакомства», и тут отца вызвали в Москву, а вскоре и мы покинули Аргентину. Родители отправились обустраиваться на новом месте, отослав меня к Агнес, благо, что начались летние каникулы, и, по крайней мере, от одной головной боли они были избавлены.
