— Анюте повезло, такого парня отхватила, — смеясь, говорил он, и все согласно кивали, а Лиза добавляла:
— Аню невозможно не любить, перед ней ни один мужчина не устоит, так что еще вопрос, кому из них повезло.
И смотрела на меня почти влюбленными глазами. В такие минуты мне хотелось наброситься на нее, избить, превратить эту улыбающуюся физиономию в кровавую кашу. Не знаю, чувствовала она мою враждебность или, напротив, ничего не замечала и просто поддерживала, как могла, родственные связи, а, может, я, в самом деле, была ей симпатична, но чем внимательнее и заботливее она ко мне относилась, тем больше ненависти вызывала.
И однажды я поймала себя на мысли, что хочу убить ее. Не абстрактно, а вполне серьезно обдумываю план, как от нее избавиться. Столкнуть со скалы во время прогулки? Утопить, незаметно подобравшись сзади? Плавать, кстати, она не умела. Достаточно лишь выбрать время, когда мы останемся вдвоем, а это совсем не трудно, за мной она охотно последует куда угодно. Думаю, я бы убила ее, будь в этом хоть какой-то смысл. Я-то прекрасно понимала, дело не в этой болтливой глуповатой девице, и, избавившись от нее, я ничего не добьюсь. Мало того, мой любимый брат всю вину за содеянное тут же возложит на себя (по-другому он просто не мог), и это уж точно не заставит его взглянуть на жизнь моими глазами: ты должен быть с тем, кого любишь, и пусть весь мир катится к чертям. Напротив, окончательно разведет нас в разные стороны. Так что в действительности жизни Лизы ничто не угрожало, и хуже было лишь мне, ибо отделаться от фантазий я не могла, они затягивали и приносили еще больше боли ввиду своей полной обреченности.
Самый страшный момент наступал вечером, когда мы расходились по номерам. Днем я могла сколько угодно воображать, что он мой, в конце концов, он сидит рядом, я вижу его, чувствую, могу прижаться и даже поцеловать. Никому и в голову не придет видеть в этом что-то предосудительное. И я с готовностью включалась в эту игру: мой муж вовсе не Павел, а Роланд, а Павел как раз брат. Вот так, все с ног на голову, но мне это почти удавалось. И Лиза становилась сестрой Роланда, а вовсе не женой. Но когда приходил вечер и мы расставались… все мои нелепые мечтанья рассыпались в пыль. В постель он ложился с ней, ей говорил то, что должна была слышать я, и любил он ее, а вовсе не меня…
Можно было продолжить игру и вообразить, что Павел — это и есть Роланд, признаюсь, я не раз и не два пыталась убедить себя в этом, и муж в такие минуты был от меня в восторге (стоит иногда задаться вопросом: кому мы в действительности обязаны своим счастьем), но саму себя обмануть мне так ни разу и не удалось.
Ближе к концу отпуска я вдруг поняла: ничего не изменится, пройдет год, хренова куча лет, а мы так и останемся братом и сестрой. Никаких надежд, что он передумает, ведь он считает себя правым. Вот тогда и пришла мысль: расстаться с жизнью надо вовсе не Лизе, она-то здесь точно ни при чем. Прекращать весь этот спектакль нужно мне…
И я с большим интересом стала приглядываться к скалам. Но, по обыкновению, недооценила своего брата. В очередной раз мы прогуливались возле моря, шли друг за другом по горной тропе, а далеко внизу шумели волны, и я подумала: а почему бы не сейчас?
Тут и подошел Роланд. Взяв меня за руку, сказал:
— Хочешь, прыгнем?
Сказал спокойно, с той ласковой заботой, к которой я привыкла с детства, и не было в нем ни страха, ни сомнения, точно он стакан воды мне предложил.
— Хочешь?
И я кивнула, потому что не видела нужды в словах, ведь все и так ясно. И мы, держась за руки, легко разбежались и прыгнули вниз. И в тот краткий миг я успела вспомнить Клауса и Марту: показать судьбе фигу, в свое последнее мгновение почувствовать такое счастье, что и описать невозможно, а там пусть старая и костлявая вступает в свои права.
Но «старушке» в тот день мы были не интересны. Вошли в воду «солдатиком», глубина там была изрядная. Роланд, так и не выпустив моей руки, вынырнул сам и вытащил меня. А потом мы лежали на нагретых солнцем камнях и смеялись, как в детстве, не произнося ни слова. Зачем, когда и так все ясно. Как я была счастлива в те минуты! Даже когда прибежали Лиза и Павел с остальной компанией, насмерть перепуганные, растерянные. И, увидев наши довольные физиономии, кто-то из мужчин сказал:
— Ну вы даете…
— Да ладно, — засмеялся Роланд. — Мы в детстве не раз так прыгали.
И тогда заплакала Лиза, а муж сказал:
— Не ожидал от тебя, Роланд. Анька безбашенная, я знаю, но ты…
— Прости, брат, — вздохнул Роланд. — Захотелось детство вспомнить…
— Давайте без драматизма, — сказала я. — Прыгнули, и что? Кстати, советую попробовать. Это классно.
— Нет уж, — друзья нестройно засмеялись, а Павел досадливо покачал головой.
Но мое счастье от этого не стало меньше, потому что теперь я знала: выход есть. Если станет невыносимо, я не буду одна. Мы возьмемся за руки и покончим с этим. Это самое счастье помогло продержаться еще год.
Я по-прежнему ждала его письма, иногда читала их вслух мужу, когда он вдруг спрашивал: «О чем можно писать так часто?» И объясняла:
— Мы просто привыкли к этому с самого детства…
Роланд писал, как он рад, что я учусь в таком знаменитом вузе, что мой муж — отличный парень и все у нас хорошо…
Я читала это ровным голосом, а за каждой строчкой угадывала совсем другое.
«Держись, — просил меня мой брат. — Пожалуйста, держись. Видишь, как много прекрасного в жизни».
«Вижу, — думала я. — Но то, в чем для меня смысл этой самой жизни, ты считаешь грехом, и быть счастливой я могу лишь ценой твоего несчастья. Вот такая несуразица, мой любимый старший брат…»
А потом я узнала, что Лиза беременна. Сообщила мне об этом мать Роланда в телефонном разговоре.
— У нас такая радость, Анечка. Ждем не дождемся… будет девочка. Лиза предложила назвать ее Аней, но Роланд отказался. Хотели в честь бабушки Агнес, но он опять против… Решили, будет Аглая. Как тебе?
— Аглая? Очень красиво, по-моему, — ответила я, чувствуя, как все вокруг расплывается и я начинаю парить в пустоте.
Они муж и жена, появление ребенка логично и вообще-то давно ожидаемо. Но подобные рассуждения не действовали. Я вновь ненавидела ее, эту проклятую воровку, которая украла у меня мужа, а теперь еще и дочь. И снова это тягучее ощущение чужой жизни, постылой, ненужной. А моя настоящая где-то там… где меня нет.
Вскоре я отправилась на юбилей старшего маминого брата и там за большим семейным столом увидела Лизу, живот уже был заметен, она обняла меня и, захлебываясь от счастья, сказала:
— Твоя очередь. Поспеши. Представь, как будет классно…
«Ничего не будет, — хотелось сказать мне. — Ничего…»
Вид счастливой Лизы я бы худо-бедно пережила, но радость Роланда была точно нож в сердце. Он умело выстраивал препятствие между нами: сначала армия, потом жена, теперь ребенок… Скоро я его окончательно потеряю.
